Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Д. Ялом

Иногда страх смерти рассматривается как нечто тривиальное в своей универсальности. Кто, в конце концов, не знает о собственной смерти и не боится ее? Но одно дело – знать о смерти вообще, скрипнуть зубами и пару раз вздрогнуть, и совсем другое – предчувствовать смерть и ощущать ее каждой клеточкой своего тела. Такое осознание смерти ужасно и возникает редко, иногда только один или два раза в жизни, а Марвин испытывал этот ужас ночь за ночью.

Против своего страха у него не было даже самой распространенной защиты: не имея детей, он не мог успокоить себя иллюзией бессмертия через потомство; у него не было твердых религиозных убеждений – ни веры в сохранение сознания в загробной жизни, ни в вездесущее защищающее персонифицированное божество; не испытывал он и удовлетворения от того, как он реализовал себя в жизни. (Как правило, чем слабее у человека чувство наполненности жизни, тем больше у него страх смерти.) Хуже всего то, что Марвин не предвидел никакого конца этому страху. Образ сновидения был четким: демоны вырвались наружу из пространства его сознания и явно угрожали ему. Он не мог ни сбежать, ни снова пленить их, захлопнув дверь, так как она не закрывалась.

Итак, мы с Марвином достигли решающего пункта, к которому неизбежно приводит полное осознание. Это время, когда человек оказывается у края пропасти и решает, как ему противостоять безжалостным жизненным фактам: смерти, одиночеству, отсутствию твердой основы и смысла. Разумеется, решения нет. Выбор возможен лишь между различными позициями: быть «решительным», или «вовлеченным», или отважно противостоять, или стоически принимать ситуацию, или отказаться от рациональности и довериться Божественному провидению.

Я не знал, что будет делать Марвин, и не знал, чем еще ему помочь. Я помню, что ждал каждого нового сеанса с сильным любопытством, какой выбор он сделает. Что это будет? Попытается ли он сбежать от своего собственного открытия? Не найдет ли он способ снова натянуть одеяло самообмана на свою голову? Не изберет он в конце концов религиозного решения? Или он найдет силу и поддержку в одном из решений философии жизни? Никогда я так глубоко не осознавал двойственную роль терапевта как участника и одновременно наблюдателя. Хотя теперь я был эмоционально вовлечен и беспокоился о том, что произойдет с Марвином, в то же время я осознавал, что нахожусь в привилегированной позиции наблюдателя зарождающейся веры.

Марвин по-прежнему чувствовал тревогу и подавленность, но отважно продолжал работать в психотерапии. Мое уважение к нему возрастало. Я думал, что он прекратит терапию гораздо раньше. Что заставляло его продолжать?

Несколько причин, ответил он. Во-первых, он больше не страдал мигренями. Во-вторых, он запомнил мое предупреждение при первой встрече, что в терапии бывают периоды, когда ты чувствуешь себя хуже; он доверял моим словам о том, что его нынешняя тревога – необходимая стадия терапии и что она пройдет. Кроме того, он был убежден, что в процессе терапии, должно быть, произошло нечто важное: за прошедшие пять месяцев он узнал о себе больше, чем за предыдущие шестьдесят четыре года!

Произошло и еще нечто совершенно неожиданное. Его отношения с Филлис начали претерпевать существенные изменения.

– Теперь мы разговариваем гораздо чаще и откровеннее, чем раньше. Я не знаю точно, когда это началось. Когда мы с вами начали встречаться, в течение краткого периода наши разговоры оживились. Но это была ложная тревога. Мне кажется, Филлис просто пыталась убедить меня, что мы с ней можем разговаривать и без всякого терапевта.

Но в последние несколько недель это происходит по-другому. Теперь мы действительно разговариваем. Я рассказываю Филлис все, о чем мы с вами говорим на каждой встрече. Фактически она ждет моего возвращения у двери и становится нетерпеливой, когда я откладываю рассказ, – например, предлагаю подождать до ужина, чтобы у нас была интересная беседа за столом.

– Что именно интересует ее больше всего?

– Почти все. Я говорил вам, что Филлис не любит тратить деньги – она предпочитает распродажи. Мы шутим насчет того, что получаем двойную терапию за одинарную цену.

– Ну что ж, я рад такой сделке.

– Думаю, наиболее важным для Филлис было то, что я рассказал ей о нашем обсуждении моей работы, о том, как я разочарован, что не сделал большего с моими способностями, что посвятил жизнь зарабатыванию денег и никогда не задумывался о том, что я могу дать миру. Это ее очень потрясло. Она сказала, что если это верно в моем случае, то тем более верно для нее – она прожила абсолютно эгоцентричную жизнь, никогда ничего не делала для других.

– Она много сделала для вас.

– Я напомнил ей об этом. Вначале она поблагодарила меня за эти слова, но позже, обдумав их, сказала, что не уверена – возможно, она помогала мне, а может быть, в каком-то смысле стояла у меня на пути.

– Как это?

– Она упомянула все, о чем я вам рассказывал: как отвадила людей от нашего дома, как отговаривала меня от того, чтобы завести друзей, которые хотели бы прийти к нам домой, как отказывалась путешествовать и отучила от этого меня – я когда-нибудь говорил вам об этом? Больше всего она сожалеет о своей бездетности и о своем отказе много лет назад лечиться от бесплодия.

– Марвин, я поражен. Такая откровенность, такая искренность! Как вы оба добились этого? О таких вещах тяжело говорить, правда тяжело.

Он продолжал рассказывать о том, что Филлис заплатила за свое понимание – она стала очень неспокойной. Однажды ночью он не мог заснуть и услышал какой-то шепот из ее комнаты. (Они спали в разных комнатах из-за его храпа.) Марвин тихонько подошел и увидел Филлис стоящей на коленях у постели и повторяющей одну и ту же молитву: «Матерь Божья защитит меня. Матерь Божья защитит меня. Матерь Божья защитит меня. Матерь Божья защитит меня. Матерь Божья защитит меня».

Эта сцена сильно подействовала на Марвина, хотя ему и трудно было это сформулировать. Думаю, он был переполнен жалостью – жалостью к Филлис, к себе, ко всем маленьким, беспомощным людям. Думаю, он понял, что ее молитва была магическим заклинанием, тонкой, как вафля, защитой против ужасов жизни, с которыми нам всем приходится столкнуться.

Наконец ему удалось заснуть в ту ночь, и он увидел сон:

В большой, полной людей комнате на пьедестале стоит статуя женского божества. Она похожа на Христа, но одета в ниспадающее пастельно-оранжевое платье. В другом конце комнаты находится актриса в длинном белом платье. Актриса и статуя меняются местами. Каким-то образом они меняются платьями, статуя спускается вниз, а актриса поднимается на пьедестал.

Марвин сказал, что в конце концов понял: сон означал, что он превратил женщин в богинь и верил, что будет спасен, если задобрит их. Вот почему он всегда боялся гнева Филлис, и поэтому, когда он был встревожен, ее сексуальные ласки несли такое облегчение.

– Особенно оральный секс, – кажется, я говорил вам, что когда я в панике, она берет мой пенис в рот и все мои неприятные чувства сразу рассеиваются. Это не секс – вы все время об этом твердили, и теперь я понял, что это правда, – мой пенис может оставаться совершенно мягким. Это просто означает, что она полностью принимает меня и погружает меня внутрь себя. Я как будто становлюсь частью ее.