Поклонники Сильвии - Элизабет Гаскелл

Филипп направился в магазин, пригибаясь под дождем с порывистым ветром, которые усиливались с наступлением прилива и приближением вечера.

Кулсон ни слова ему не сказал, но взглядом упрекнул компаньона за долгое отсутствие без каких-либо объяснений. Эстер убирала ленты и носовые платки, а также яркие вещи, коими обычно украшали витрину, ибо покупателей они больше не ждали: вряд ли кто в такую бурю, да еще в сгущающихся сумерках захотел бы отправиться в магазин, тускло освещенный двумя сальными свечами и неяркой масляной лампой. Филипп подошел к Эстер и остановил на ней невидящий взгляд. Странная напряженность его немигающего взора вызвала у нее замешательство, слабый румянец на щеках и в итоге побудила заговорить, разрушить чары молчания. И, что любопытно, все трое заговорили разом.

– Ты, наверно, насквозь промок? – спросила Эстер, не глядя на Филиппа.

– Мог бы и новостями поделиться, раз тебя весь день где-то носило, – произнес Кулсон.

– Выйди со мной в гостиную, пожалуйста, – шепнул Филипп Эстер. – Мне нужно сказать тебе пару слов наедине.

Эстер спокойно закончила сматывать ленту, что была у нее в руках, затем проследовала за ним в комнату в глубине магазина.

Филипп поставил на стол свечу, которую прихватил с собой из магазина, затем, повернувшись к Эстер, взял в свои ладони ее дрожащую руку и нервно стиснул:

– О, Эстер, мне нужна твоя помощь. Ты ведь не откажешь?

Эстер проглотила душивший ее комок в горле и ответила:

– Все что угодно, Филипп, ты же знаешь.

– Да, да, знаю. Дело вот в чем: Дэниэл Робсон – он женат на моей тете – арестован за нападение на «Объятия моряков», совершенное в субботу вечером.

– Об этом говорили сегодня, сказали, что выписан ордер на его арест, – вставила Эстер, заполняя возникшую паузу, пока Филипп медлил, на мгновение о чем-то задумавшись.

– Да! Ордер выписан, и он арестован, а завтра утром его перевезут в Йоркский замок, и я боюсь, ничем хорошим для него это не кончится. А в Хейтерсбэнке к этому не готовы. Они должны увидеться с ним до того, как его увезут. Минут через десять сюда подъедет рессорная коляска из «Георга». Эстер, не могла бы ты съездить туда и привезти их в город? Им придется провести здесь ночь, чтобы завтра успеть увидеться с ним. Погода отвратительная, но это их не остановит.

Это была просьба, но ответа Эстер Филипп дожидаться не стал – был уверен, что она поедет. Эстер отметила и это, и то, что, говоря про дождь, он выражал беспокойство за них, а не за нее. Сердце на мгновение сковал холод, хотя ничего нового она не узнала: ей и так было известно, что Филипп любит Сильвию и думает только о ней.

– Пойду оденусь, – тихо промолвила она.

Преисполненный благодарности, Филипп нежно сжал ее руку.

– Ты – сама доброта, да благословит тебя Господь! – воскликнул он. – Оденься как следует. В доме полно теплых вещей. А если не хватит, возьми в магазине: ничего с ними не будет, если один раз надеть по такому случаю. Укутайся хорошенько и для них возьми шали и плащи. Проследи, чтобы они тоже тепло оделись. У перелаза сойдешь с коляски. Я объясню кучеру, где это. Пройдешь через перелаз, потом по тропинке через два поля и окажешься прямо перед домом. Скажешь им, чтоб поспешили и дом заперли: ночь им придется провести здесь. Кестер присмотрит за хозяйством.

Пока он говорил, Эстер торопливо надевала капор и плащ, которые она взяла из стенного шкафа, где они обычно оставляли верхнюю одежду. Теперь она стояла, слушая последние указания.

– А если они не захотят поехать? – предположила она. – Со мной они не знакомы, может, и не поверят мне.

– Поедут, – нетерпеливо бросил Филипп. – Они не знают, что их ждет, – продолжал он. – Тебе я скажу, ты не проболтаешься. Мне все равно нужно с кем-то поделиться. Я просто в ужасе, ведь ему грозит смертная казнь. А они не понимают, насколько все серьезно. И знаешь, Эстер, – добавил Филипп, ища у нее сочувствия, – она очень привязана к отцу.

Говоря это, он с тоской посмотрел в лицо Эстер, у него задрожали губы. Ей не нужно было объяснять, кто такая «она». Не нужно было объяснять – это было ясно без слов, – что его сердце принадлежит Сильвии.

Эстер, не откликаясь сочувствием на его тоскливый взгляд, чуть нахмурилась и, не удержавшись, спросила:

– А почему ты сам не поедешь, Филипп?

– Я не могу, не могу, – все так же нетерпеливо отвечал он. – Я бы все отдал, чтобы поехать самому, ибо, возможно, я смог бы утешить ее, но я должен встретиться с адвокатом и еще много чего сделать. О них ведь некому позаботиться, кроме меня. Ты ей объясни, – попросил он вкрадчивым тоном, словно ему пришла в голову свежая мысль, – что я непременно приехал бы. Я сам бы поехал за ними, но не могу – должен встретиться с адвокатом. Так и скажи, не забудь. Я не хочу, чтоб она думала, будто я в такое время могу заниматься какими-то своими делами. И главное, постарайся внушить им надежду. Ни в коем случае не говори, что его ждет виселица – возможно, Дон-кин ошибся. Так, коляска приехала. Наверно, зря я все это тебе вывалил – просто иногда надо другу излить душу. Да благословит тебя Господь, Эстер. Не знаю, что я делал бы без тебя. – Филипп посадил Эстер в коляску, укутал ее и положил рядом узлы с плащами и прочими вещами.

И все то время, пока Эстер, катя по улице в подпрыгивающей на ухабах коляске, видела неясный свет, струящийся из двери лавки, Филипп стоял под дождем с непокрытой головой и смотрел ей вслед. Но она знала, что не за ней, несчастной, устремлен его взгляд. Он думал о девушке, к которой она направлялась.

В темноте Эстер тряслась по булыжникам в маленькой рессорной повозке. Лил дождь, дул холодный ветер. Время от времени сердце ее восставало против жестокой судьбы, к глазам сами собой подступали непрошеные слезы. Она всю дорогу успокаивала свое бунтующее сердце, подавляла горючие слезы, пока не добралась до места.

Но вот коляска свернула в узкий проулок. Эстер сошла и, низко наклонив голову, стала пробираться по тропинке к ферме Хейтерсбэнк. Извозчик прокричал ей вслед, чтобы она поторопилась. С вершины холма Эстер узрела свет в окне дома и невольно замедлила шаг. Она никогда не видела Белл Робсон, а Сильвия – вспомнит ли она ее? Если не вспомнит, Эстер попадет в неловкое положение: придется объяснять, кто она такая, с каким поручением ее послали, почему послали именно ее. Но делать нечего, поручение надо выполнить, и она зашагала дальше. Поднявшись на небольшое крыльцо, Эстер тихо постучала в дверь, но шум ветра заглушил ее стук. Она постучала еще раз, и на этот раз услышала, как в доме стихли женские голоса, кто-то подбежал к двери и резко ее распахнул.

Ей открыла Сильвия. И хотя лицо девушки находилось в тени, Эстер конечно же сразу ее узнала. Но Сильвия, даже если б ей удалось узнать гостью в более привычном виде, сейчас никак не могла понять, что это за женщина, закутанная в длинный плащ, в шляпке, обвязанной шелковым платком, стоит на пороге их дома в столь позднее время. Да и не было у нее настроения интересоваться и выспрашивать. Голосом, охрипшим и осипшим от горя, она торопливо проговорила: