Крестовые походы. Идея и реальность - Светлана Лучицкая

Самое существенное влияние на дальнейшее развитие исторической мысли и оценки крестоносного движения оказал британский ученый Эдвард Гиббон, перу которого принадлежит шеститомная «История упадка и разрушения Римской империи» (1766–1788). В ней отражены типичные для эпохи

Просвещения взгляды, которые будут воспроизводиться в трудах позднейших историков на протяжении долгого времени. В оценке крестоносного движения Эдвард Гиббон исходил из представления об исторической нецелесообразности крестовых походов, противоречивших, по его мнению, «здравому смыслу». «Безрассудное желание завладеть каменной гробницей вызывает у нас скорбь и удивление»,[131] — писал он в своем сочинении о крестовых походах. Ученый полагал, как, впрочем, и Вольтер, что главной их причиной стал бессмысленный «дикий фанатизм», двинувший в путь бесчисленные толпы, которые «затопили Азию» и «обезлюдели Европу». Считая крестовые походы эпохой мракобесия, невежества и варварства, английский историк тем не менее полагал, что вопреки самому себе это движение способствовало позитивным изменениям: отток знати на Восток, ее обнищание подточили феодальное «готическое здание», и это в конечном итоге привело к освобождению от сеньориальной власти средневековых городов, которым предоставлялись хартии.

***

Если в XVI–XVII вв. протестанты развенчивали крестовые походы как неудачное мероприятие римской Церкви, а католики прославляли их как героическую эпоху, если в XVIII в. просветители, исходя из своих общественно-политических взглядов, критиковали крестоносное движение как проявление слепого фанатизма и варварства, то в XIX в. палитра мнений и суждений об этом историческом феномене стала еще более разнообразной. Новые интерпретации отражали происходившие в обществе изменения, связанные с расширением европейской колониальной экспансии, ростом национализма, а также ослаблением Османской империи, которая перестала представлять угрозу для европейского континента. В этом столетии Европа в своем развитии совершает гигантский рывок вперед: она постепенно начинает доминировать в разных сферах — политике, торговле, науке и индустрии — ив таком контексте переосмысляет свое прошлое. Принципиально иные оценки исторических явлений должны были соответствовать ее образу самой себя и отвечать чувству превосходства — так крестовый поход стал своего рода зеркалом, в которое смотрелась Европа. Новые взгляды на эту эпоху стимулировались также историческими событиями — такими, как, например, военная кампания Наполеона в Египте и Сирии в 1798–1801 гг. или завоевание Алжира в 1830–1847 гг. Переоценки истории вновь сопровождались всплесками восторженного отношения к крестоносному движению и сентиментальной ностальгией по тем его чертам, которые веку Просвещения казались смешными и отталкивающими. Созданные в XIX в. интерпретации этого исторического явления представляют собой странную смесь эмоций и разума, замешанную на энтузиазме, — здесь и идеи романтизма, и национализма, и колониализма, и либерализма. Возможно, впервые за всю историю восприятия крестовых походов писатели в начале XIX в. (Вальтер Скотт и др.), благодаря огромным усилиям своего воображения, попытались посмотреть на эти события глазами средневековых людей.

После жесткой критики эпохи Просвещения, после Великой Французской революции в Европе возрождается культ рыцарства, в связи с чем оживляется и интерес к крестоносному движению во Франции, Англии и других странах. Автор исторических романов на эту тему, шотландский поэт и писатель Вальтер Скотт восхищался рыцарством и рыцарскими ценностями, но его изображение крестоносцев трудно назвать лестным. В своем первом романе «Айвенго» (1819), который вдохновил композитора Россини на создание одноименной оперы (1826), писатель изобразил Англию времен Ричарда Львиное Сердце — знаменитого короля-крестоносца. В следующем романе — «Талисман» (1825) — действие вообще происходит во времена Третьего крестового похода в Палестину. Обычно Вальтер Скотт в выгодном свете представляет западноевропейских рыцарей, но при этом тамплиеры выглядят в его романах нетерпимыми и неискренними. Сарацин и евреев он часто изображает положительными героями, а самыми главными его персонажами являются Ричард Львиное Сердце и Саладин, соперничающие друг с другом в рыцарской храбрости и благородстве. В целом, отношение Вальтера Скотта к крестоносному движению не было однозначным, но «Айвенго» стал самым популярным историческом романом о крестовых походах.

Романтическая переоценка крестовых походов, которая являлась неким зеркальным ответом на критику просветителей, была типична для французских писателей эпохи Реставрации, одним из ярких представителей которой был зачинатель романтизма Франсуа Рене Шатобриан (1768–1848). Убежденный роялист и ярый противник революции, он создал клерикально-романтическую концепцию крестоносного движения, рассмотрев его как проявление извечного конфликта добра, воплощенного в христианстве, и зла — религии ислама. Уже в своем философском трактате «Гений христианства» (1802), прославляющем христианство как самую лучшую религию, Шатобриан называет крестовый поход историческим событием, «достойным эпической поэмы» и всяческого одобрения. В 1811 г. он публикует свою книгу «Путевые заметки. От Парижа до Иерусалима» (Itineraires de Paris а Jerusalem et de Jerusalem а Paris), написанную вскоре после путешествия по Востоку, во время которого он посетил Константинополь и Иерусалим, где был принят в рыцари Гроба Господня. В этом сочинении Шатобриан полностью оправдывал крестоносную деятельность: с его точки зрения, в этих войнах речь шла о том, какой религии господствовать: исламу — религии деспотизма, рабства и зла — или христианству — религии свободы и просвещения. По мнению французского писателя, крестоносцы, сражаясь против мусульман, спасали цивилизацию Европы от варварства: крестовые походы, «ослабив магометанские орды», помешали западно-христианскому миру «стать добычей турок и арабов»,[132] как это произошло с Грецией.

Такую же высокую романтическую оценку крестовые походы получили в творчестве французского историка Жозефа-Франсуа Мишо, автора шеститомной «Истории крестовых походов» (1812–1822). Позже он также издал «Библиотеку крестовых походов» (Bibliotheque des croisades) с выдержками из источников (1829). Монархист и сторонник аристократии, историк, как и в свое время Шатобриан, идеализировал крестоносную эпопею как самое героическое деяние Франции: для него крестовые походы являются порождением высокого религиозного и воинского энтузиазма. В «Истории крестовых походов» — настоящем гимне французской знати и рыцарства — Мишо в романтическом свете рисует вождей крестоносцев и французских королей — Людовика VII, Людовика Святого — и прославляет их подвиги. Вообще самым главным результатом крестоносного движения для него является «слава наших предков», которая и составляет «реальное благо нации». По его мнению, победы крестоносцев — это также «удивительный триумф, который заставлял самих мусульман уверовать в первенство франков». Ж.-Ф. Мишо был, пожалуй, первым писателем, кто, исходя из убеждения о превосходстве западных народов над мусульманами, интерпретировал крестовые походы как процесс распространения цивилизации в Азии и тем самым фактически обосновал систему господства развитых стран Запада над Востоком. Крестоносное движение, как он писал, привело к основанию в Сирии и Палестине «христианских колоний», благодаря чему западная культура утвердилась в далеких землях.[133]