Птичка - Арина Теплова

– Вы больны! Немедленно ложитесь! – возмутился доктор, который едва вошел в спальню больного.

– Мне надо уехать, – прохрипел Дмитрий, застегивая последние пуговицы на сюртуке.

– Дмитрий Петрович, я запретил Вам подниматься!

– Доктор, я все равно уеду, – глухо произнес Скарятин. Он был дома уже шестой день. Неделю назад, его привезли без сознания, и лишь на вторые сутки он пришел в себя. Через два дня принесли приказ из морского ведомства. Из него Скарятин узнал, что его понизили в звании на три чина и отстранили от плавания на два года. Это известие вызвало в нем еще один приступ болезненной судороги, и он на несколько часов вновь потерял сознание. Однако придя в себя, Дмитрий заставил себя не думать о неудачах по службе, и размышлял лишь о том, чтобы как можно скорее набраться сил, и броситься на поиски Аглаи. Мысли о ней, ни на минуту не оставляли Скарятина. И вот сегодня, он ощутил в себе нужные силы для поездки.

– Вы не осознаете, всей опасности! – вновь воскликнул доктор, подходя к нему. – Вы нездоровы. У Вас не спадает температура. Вы не можете никуда ехать!

Скарятин обернулся к доктору и, сверкая лихорадочными глазами, глухо произнес:

– Моя жена пропала, я должен ее найти.

– В таком состоянии Вы не найдете ее. Вы еле держитесь на ногах!

Лихорадка, которая не проходила уже восемь дней подряд, мучила Дмитрия. Но он, несмотря на категоричные слова доктора, все же уехал из дому. Он направился прямиком в гостиницу, где в октябре оставил Николая. Там он узнал, куда далее направился тот странный нелюдимый постоялец с прелестной печальной дамой, которая была с ним. Дмитрий бросился верхом по их следу. Но уже через две суток, его привезли обратно в Севастополь в бессознательном состоянии из Гурзуфа. Скарятина подобрали на улице сердобольные горожане, когда он упал с коня посреди бела дня.

Застудив и без того тяжелую рану на ноге, Дмитрий оказался еще в более тяжелом положении, нежели после сражения. У него началась гангрена, и доктор приказал срочно везти его в городской военный госпиталь на операцию. Ногу удалось спасти, но доктор заявил, что Дмитрий, возможно, не сможет ходить. К тому же был вероятен новый рецидив болезни. Через четыре дня из госпиталя Скарятина отправили обратно домой, прописав ему постельный режим.

Однако едва Дмитрий пришел в себя, он изменил свое поведение. Он и сам не жаждал никуда более ехать. Он сник, отказывался пить лекарства, перестал есть, и проводил в постели все дни напролет. Доктор приходил на перевязки и замечал, что с каждым днем раны Скарятина затягиваются, а его душеное состояние становится удручающим. Дмитрий не позволял открывать окна и проветривать спальню, ни с кем не разговаривал и отказывался видеть сына.

Однажды при визите земский доктор, заметил, как Скарятин строго выпроводил слугу с обедом, не съев не ложки.

– И долго Вы будете себя жалеть? – спросил строго доктор Лев Николаевич, проходя в вонючую, темную спальню Скарятина.

Дмитрий медленно перевел глаза на доктора.

– Вы ошибаетесь, Лев Николаевич, – произнес он загробным голосом.

– Я давно хотел сказать Вам Дмитрий Петрович, что жалость к себе Вас погубит.

– И что же? Мне уже все равно, – сказал Дмитрий глухо и отвернул лицо от доктора.

Лев Николаевич подошел к его постели и строго взглянул на Скарятина.

– Посмотрите в кого Вы превратились? Вы герой, русский моряк и военный офицер! Вы, который не раз смотрели опасности в лицо! Теперь Вы лежите, словно кисейная барышня и желаете умереть?

Дмитрий обернул лицо ко Льву Николаевичу, и доктору показалось, что в глазах больного промелькнула некая искорка заинтересованности.

– Моя жена уехала с другим, – начал вдруг Скарятин. – Вы, наверное, знаете эту смешную историю. Весь город об этом болтает. А я не смог ничего сделать. Она совсем не любит меня.

– Ветреные женщины были во все времена. Неверная жена это еще не повод, чтобы обречь себя на глупую кончину, – заметил Лев Николаевич, садясь к нему на постель. – Поверьте, она все равно не оценит Вашей жертвы. Вы должны жить наперекор всему. У Вас есть сын, чудный мальчик, я видел его. Вы нужны ему. У Вас есть имя, звание и, наконец, честь Вашего рода. Поверьте, жизнь не кончается, лишь оттого что Вас предали.

– Вы не понимаете доктор, я все делал не так. Я сам все испортил. Я смеялся, легкомысленно относился к ней. Пренебрегал ею, даже когда она любила меня. Она видела во мне лишь развратное циничное существо. Я никогда не любил ее так, как она того заслуживает. Оттого она и уехала.

– Я не верю в это, – воскликнул Лев Николаевич. – Вряд ли человек, который будучи в горячке с кровавыми ранами по всему телу, поехал бы в промозглую сырую ночь искать жену, не любя ее…

Тяжело вздохнув, Скарятин закрыл глаза.

– Если бы Вы знали доктор, какую чудовищную ошибку я совершил, – глухо произнес Дмитрий и вновь открыл глаза. Он, резко приподнявшись, сел на постели, и схватил Льва Николаевич за грудки, и лихорадочно сверкая темно синими глазами, выдохнул. – Я погубил команду. Я отдал приказ, понимая, что он обречен на провал. Я словно обезумел, я думал лишь о том, что время идет, а Аглаи уже нет и я должен ехать за ней. И эти матросы, каждую ночь я вижу их глаза. Они укоряют меня. Но Господу было угодно, чтобы я выжил, выжил… хотя это я должен был быть там, на дне моря!

– Прекратите Дмитрий Петрович! – перебил его нервно доктор, весь дрожа от ужасной исповеди Скарятина. – Прошлого уже не вернуть. Вы должны жить сейчас! Вы правы Господь распорядился, чтобы Вы выжили. И теперь совершать самоубийство глупо. Если каетесь в своем грехе, помогите семьям погибших, и тогда Вы очиститесь от черноты, которая терзает Ваше сердце. Говорю Вам, встаньте, заживете полной жизнью снова. Воспитывайте сына, творите добро, и Ваша жизнь снова наладится!

После этих слов Лев Николаевич встал и быстро вышел из спальни Скарятина.

Послужил ли поводом тот разговор между доктором и Скарятиным или же сам Дмитрий что-то осознал в своей болезни, только с того дня он пошел на поправку. Он ежедневно исполнял все предписания врача, начал есть и велел, чтобы ему приводили ненадолго сына. Уже через неделю Скарятин смог самостоятельно передвигаться по дому. Большую часть дня он проводил с Петрушей в детской, или в саду.

Весна в Крым приходила рано и уже в конце марта, яркое солнце согревало землю и везде пахло весенними садами. Скарятин совсем поправился и уже выходил на люди. Его часто видели с сыном на прогулке. После болезни, его нога криво срослась, оттого он хромал, и все время ходил с длинной тростью. Дмитрий стал носить закрытые глухие воротники сюртуков и военных кителей, ибо на его шее остался след от глубокой страшной раны. Конец же ужасного шрама доходил до его щеки, и на близком расстоянии был хорошо заметен на мрачном суровом лице Скарятина.

В августе 1835 года Скарятин, будучи тридцати девяти лет отроду, ушел в отставку по состоянию здоровья. Отныне он намеревался посвятить свою жизнь сыну, и лично заняться его воспитанием и образованием. Как и прежде ничего не было слышно об Аглае. Она не писала и не появлялась. И Дмитрий, зная, как она обожает сына, не понимал, как она может так долго не видеть его.