Жена Тони - Адриана Трижиани

– Э, да вы женаты, – разочарованно проронила она.

– Меня зовут Тони.

– Джоан.

– Приятно познакомиться, Джоан.

Тони заплатил за свою выпивку и встал.

– Вы куда? – удивилась Джоан.

– От греха подальше.

– О, это дело сложное. Поближе – куда проще, – проронила она, отворачиваясь от него.

Тони направился к двери, но в эту минуту в музыкальном автомате заиграла пластинка. Сквозь душный воздух, пропитанный сигаретным дымом и вонью разлитого пива, прорвался голос Джимми Дорси, поющего Blue Champagne. Тони не смог устоять перед этой песней. Он вернулся к барной стойке, обнял брюнетку за талию и, приподняв, поставил на пол и увлек в танец.

Они ритмично покачивались в такт музыке, и тогда Тони притянул ее поближе к себе и зарылся рукой в ее волосы. Ее одуряющий запах заполнил его до краев. Она прижалась к нему, и он унесся мыслями к тому, что могло бы быть дальше. Ее платье было не то шелковым, не то атласным – одна из тех тканей, которые скользят под пальцами, как голая кожа. Тони провел ладонями по ее спине. Она ответила на это прикосновение, поцеловав его в шею. Потом она что-то прошептала ему на ухо, но он как раз представлял себе песню, ноты на нотной записи, мысленно записывая каждую по мере исполнения. Он увидел себя на сцене в сопровождении биг-бэнда.

Тони почувствовал, как ее руки пробираются под его брезентовую куртку. Она поцеловала его в ухо и дотронулась губами до его щеки.

Отодвинувшись от нее, он пробежал ладонями по ее предплечьям, затем взял ее за руки и вернул их ей, как будто они вышли из-под контроля и едва не натворили бед. Вальс еще далеко не закончился, но Тони уже не хотел танцевать.

Он вышел на улицу. Ночной воздух Сан-Диего ощутимо остыл. Тони направился в сторону базы, дрожа от холода и все убыстряя шаг. Ему хотелось поскорее оказаться в казарме. Срок его службы заканчивался через несколько недель, все бумаги уже были подписаны, он даже купил билет. Тони предстояло вернуться домой, к жене. Он впервые увидит своих дочерей. Он их даже ни разу не видел, а чуть было не совершил ошибку, которая бы роковым образом затронула их жизни. От этой мысли ему стало противно. Он был так зол на Чичи, что не мог преодолеть своей обиды на нее. Было бы так просто причинить ей боль.

Тони почувствовал, как ему сдавило грудь. Через миг его бросило в жар. Он остановился, прислонился к стене и попытался выровнять дыхание, хватая воздух ртом, затем прикрыл на мгновение глаза, чтобы успокоить нервы. Дышать стало легче. Значит, это не сердечный приступ. Когда он открыл глаза, то вспомнил, что уже однажды пережил подобное – на подводной лодке. Это была клаустрофобия. Стены теснили его.

Чичи не была единственной невестой военного времени, стоявшей у вокзала Пенн, чтобы встретить с поезда возвращавшегося с войны солдата. Тысячи женщин заполнили улицы Среднего Манхэттена в ожидании эшелонов. Многие пришли целыми семьями. Чичи видела, как одни молодые матери несут на руках младенцев, другие собирают вокруг себя детей постарше. Пошел снег, и Чичи нашла убежище в палатке на углу, где продавались рождественские елки. Ей столько нужно было сказать Тони! И еще она хотела услышать все подробности о том, как закончилась его служба. После рождения близнецов она почти перестала с ним переписываться. Ее охватило волнение. Она потянулась к карману, достала пудреницу и проверила, все ли в порядке с лицом. Но вот у выхода из вокзала показался Тони со своей брезентовой сумкой. Она пробралась через толпу и обняла его.

– Добро пожаловать домой! – воскликнула она.

– Ты одна?

– Малышки у мамы, на побережье.

– Так чего мы еще ждем? Пошли.

Тони и Чичи сели на автобус, шедший в направлении Нью-Джерси. В дороге Тони отмалчивался, но ведь автобус был битком набит, и нельзя было ожидать, что он пустится в откровения в присутствии стольких людей. Чичи взяла его под руку и дождаться не могла, когда они наконец будут дома и он познакомится с дочерями.

Вложив свою ладонь в его, она склонила голову ему на плечо. Она немало об этом читала, слышала она и рассказы других жен военных и знала, что не стоит многого от него сейчас ожидать. Женщины, к которым мужья возвращались с войны, должны проявить терпение, пока мужчины привыкают к новой домашней жизни после фронта. Тони так холоден – что ж, ничего удивительного. Чичи потянулась к нему и поцеловала в щеку. Он спал.

Чичи, Барбара и Люсиль загодя развесили электрические гирлянды на деревьях перед домом и на переднем крыльце, а в рождественский венок на двери добавили несколько бумажных флажков США. В доме стояла высокая голубая ель, усеянная сверкающими украшениями, – близнецы праздновали Рождество впервые в жизни. Изотта с дочерями приготовили закуски для шведского стола, и дом был полон родственников и друзей семьи. Семейство Донателли возобновило свои довоенные праздники.

Гости приветствовали появление Тони радостными криками, овациями и хлопаньем пробок, открывая бутылки шампанского, но он не обратил на них внимания.

– Где мои дочери? – крикнул он, заглушая шум.

Барбара поднесла к нему Рози, а Люсиль – Санни. Тони смотрел на своих малышек, которым было уже почти по полгода, то на одну, то на другую, восторгаясь ими, изучая их личики, их улыбки. Мгновение – и он уже качал на руках обеих дочерей.

– Правда, они красавицы? – сказал он.

Чичи выудила из кармана носовой платок.

– Они так выросли. Жаль, что тебе не удалось их повидать, когда они были совсем маленькими.

– Они мои, – сказал он. – Мои девочки.

Он поцеловал малюток по очереди и прижал к груди.

– Отца всегда узнаешь и никогда не забываешь, – сказала Чичи, поправляя платьице Санни.

Тони застыл.

– Сыплешь соль на рану, да? – прошипел он.

– Нет, милый, ничего подобного. Я ведь о тебе говорю. Не о твоем отце. О тебе. – На лице Чичи читалось страдание.

– Значит, поэтому ты отвезла моих детей к нему, прежде чем я сам их повидал? – бросил он и с девочками на руках ушел наверх.

Празднику, устроенному для него, в его честь, предстояло продолжаться в отсутствие виновника торжества.

Чичи была совершенно раздавлена, но даже вида не подала. Тони так устал, да и в дороге провел несколько дней.

– Что это с ним? – тихо спросила Барбара.

– Не начинай, Барб.

– Он всегда думает только о себе, Чич. Ни мысли о том, каково пришлось тебе.

Чичи ополоснула последнюю кастрюлю и поставила ее на сушилку.

– Иди спать, Ма.

– Ты уверена? – Артрит у Изотты снова обострился, руки отчаянно ныли.

Она поцеловала Чичи, пожелав ей спокойной ночи, развязала передник и ушла в свою новую спальню.