Тарих-и Систан (История Систана) - Автор Неизвестен

вызвал [к себе] Бу-л-Хусайна-хариджита. Он, [однако], [все] отрицал. [Тогда эмир] снарядил тысячу всадников и, не сказав, куда едет, взял с собой пятьсот быстроходных верблюдов и пятьсот пеших мужей, /316/ направился в Кирманскую пустыню. Народ подумал: «Быть может, он идет к куфичам?» Никому не было известно [о его истинных намерениях], пока он не напал ночью на Рей. Схватил Макана и привез его в Систан, забрав его казну и ценности, [а также] тысячу арабских скакунов и пятьсот верблюдов. Здесь [же, в Систане], взял с него [еще] один миллион дирхемов. После того обласкал, отпустил [на волю] и устроил [ему] прием. В состоянии опьянения переменился к нему и приказал сбрить у него бороду. Потом принес извинения и держал его с почетом, пока борода не отросла. Тогда дал ему халат и отправил назад.

Рассказ о Насре II б. Ахмаде{869} и эмире Бу Джа'фаре

Случай этот рассказали в собрании хорасанского эмира. Он удивился благородству, героизму и отваге [эмира Бу Джа'фара]. С Маканом [же] хорасанский эмир был во вражде.

Как-то раз [эмир Хорасана] пил вино. «Все-то блага у нас есть, — говорил он, — надо лишь повидать эмира Бу Джа'фара. Раз его сейчас здесь нет, давайте хоть помянем его». А присутствовали [в собрании] все вельможи Хорасана. [Эмир] провозгласил за него здравицу и выпил, и вся знать хорасанская выпила. Когда же [вино] сийаки дошло до него, он запечатал кубок и отослал в Систан к [Бу Джа'фару] вместе с десятью рубинами, десятью Драгоценными халатами, десятью гулямами и десятью тюркскими рабынями, украшенными и разодетыми; [да еще] послал коней и [драгоценные] пояса. Рудаки сложил по этому поводу стихи. /317/ [Их тоже] послали. И в тот день из уст эмира Хорасана раздалось: «Не будь эмир Бу Джа'фар [столь] нетребовательным, при своем великодушии, умении вести дела, [при своей] мудрости и рассудительности завоевал бы он весь мир». А стихи эти вот{870}

Стихи

Мать вина нужно принести в жертву,

Дитя ее схватить и ввергнуть в темницу.

[Но] не сможешь ты отнять ее дитя,

Если вначале не растопчешь его и не отнимешь у него душу.

Только ведь не дозволено удалять

Малое дитя от материнского молока и груди,

Пока не попьет оно молока полных семь месяцев:

От начала урдибихшта до конца абана{871}.

Тогда можно и по религии, и по закону

Дитя [ввергнуть] в узкую темницу, а мать [принести] в жертву.

Когда ввергнешь ее дитя в темницу,

Семь суток оно будет смутным и смятенным.

А когда придет в себя и положение свое увидит,

Вскипит и застонет [своим] спаленным сердцем.

То сверху вниз устремится от тоски, а то опять

Снизу вверх, все так же бурля от печали.

Ежели ты захочешь расплавить (?) золото на огне,

Вскипит оно, но не так вскипит, [как то дитя] от скорби.

А потом наподобие разъяренного верблюда

Вспенится оно от гнева и явит силу.

Стражник снимет пену эту начисто,

Так что пройдет его смутность и станет оно светлым.

Наконец, когда оно успокоится и перестанет дышать,

Крепко закупорит его сторож.

Когда полностью оно осядет и станет светлым,

Примет оно цвет рубина и коралла.

Часть его красная, как йеменский сердолик,

Часть его рубиновая, как бадахшанский камень.

А когда понюхаешь его, подумаешь, что красная роза

Аромат свой ему дала, и мускус, и амбра, и ладан.

/318/ В таком виде оставят его в хуме

Вплоть до весны и половины найсана{872}.

А тогда, если в полночь откроешь его,

Увидишь родник сверкающего солнца.

А если ты увидишь его в хрустальном [бокале], скажешь:

Красный самоцвет в руке Мусы, [сына] 'Имрана{873}.

Скупой станет щедрым, а слабый — доблестным.

Если вкусить от него, желтое лицо [станет] цветником.

А кто в веселье бокал его выпьет,

Не узнает уже впредь скорби и печали.

Десятилетнее горе прогонит оно в Тандже{874},

Новую радость оно доставит из Рея и 'Уммана{875}.

С таким вином, простоявшим несколько лет,

Сменившим пятьдесят обветшалых одежд{876},

Пир надо устроить царственный,

[Украшенный] розами, жасмином и другими цветами.

Райские блага рассыпаны повсюду,

Сделано дело, какого никому не сделать!

Златотканые одежды и красивые ковры,

Дорога [из] рейханов и тахты в изобилии (?),

Барбат{877} 'Исы{878} и арфы{879} Фу'ада,

Чанг Мадакнира (?) и флейта Чабукджанана{880}.

/319/ В одном ряду сидят эмиры и Бал'ами{881},

В другом — благородные и дехканин Пир Салих.

Царь на троне, на почетном месте,

Царь царей мира [и] эмир Хорасана.

Тысячи тюрков стоят перед [ним] рядами,

Каждый блистает, как двухнедельная луна.

У каждого на голове венок из мирта,

Уста их — красное вино, локоны и челка — рейхан.

Подающий вино — кумир, редкий среди красавцев,

Сын тюркской хатун и отпрыск Хакана{882}.

И когда несколько кругов в веселье обойдет вино,

Царь мира радостно, весело смеясь,

Из рук черноглазого, перликого тюрка,

Стан [которого] подобен кипарису, а локоны — чауган{883},

Возьмет кубок того ароматного вина.[435]

И помянет государя Сиджистана.

Сам выпьет [за его здоровье] и знать [его] также.

Скажет каждый, весело берясь за вино:

На радость Бу Джа'фара Ахмада, сына Мухаммада,

Того месяца азатов, гордости Ирана,

Того царя справедливости и солнца времени,

Живы им правосудие и свет в мире{884}.

Не было тогда подобного ему среди людей,

[Сказав], не будет и впредь, — не солжешь,

Доказательство [тому] — бог един, а он — тень его.

Повиновение ему сделал обязательным стих Корана[436]).

/320/ Твари все — из воды, глины, огня и ветра,

Этот же царь — из солнца природы Сасана.

Благодаря ему царство мрака обрело свет,

Эдемом стал благодаря ему мир развалин.

Если ты красноречив, все достоинства его скажи,

Если ты дабир,