Дневники Клеопатры. Восхождение царицы - Маргарет Джордж

По возвращении у меня было время оценить роскошь отведенных мне покоев. Я решила, что слова кандаке об избытке золота — это истина, а не похвальба. Ирас тем временем пыталась прочесть надпись — не начертанную, а каким-то образом вделанную в стену. Через некоторое время она разочарованно покачала головой:

— Знаки вроде бы знакомы, но смысла я не улавливаю.

— Ну а как насчет разговоров? Устная речь тебе понятна?

— Нет. Чтобы объясниться, мне приходилось просить их говорить на диалекте Нижней Нубии. Конечно, между нашим и здешним языками есть сходство, но ты, наверное, помнишь, что моя семья родом с самой границы Египта и тесно связана с египетским жречеством. Вот почему я служила в храме Гермонтиса. Наш край подвергся сильному египетскому влиянию, сказавшемуся и на языке, и на вере. А тут — взять хотя бы львиноголового бога Апедемака. Дома я о таком даже не слышала.

— У меня состоялась… необычная беседа с кандаке, — промолвила я, устало опустившись на кровать и подняв руку с массивным браслетом. — Она раздаривает золото с легкостью, как детишки — полевые цветы. И кажется, относится к мужчинам без всякого уважения.

Ирас рассмеялась.

— Заметь, я сказала не «без любви», а «без уважения». У кандаке есть сын, и она по-своему его любит. Однако Мероэ, похоже, едва ли не единственное место в мире, где мужчины не заправляют всем на свете.

Я прилегла, чувствуя, как усталость растекается по рукам и ногам, а потом вспомнила:

— Ой, а еще она сказала, что пришлет нам прислужницу-обезьянку!

— Крутилась здесь обезьянка, да, — подтвердила Ирас. — Сидела на одном из сундуков, потом куда-то делась. Я пыталась попросить здешних, чтобы они ее поймали, но меня, кажется, не поняли.

— Ее не нужно ловить, она ручная. Ее зовут Касу, и если верить кандаке, она исполняет обязанности комнатной прислуги.

— Надо же. Но тогда где она? Нам пора спать, а служанки не видно.

— Касу! — позвала я. — Касу, сюда! Мы укладываемся!

Удивительно, существо явилось на зов как по волшебству. Видимо, Касу пряталась за занавесками, а теперь подошла к нам, с достоинством склонив голову. Ее густая короткая шерсть действительно была зеленой, отчего обрамленное мехом черное лицо казалось накрашенным. Ростом длиннохвостое создание было с двухлетнего ребенка, но мне доводилось слышать о том, что обезьяны обладают гораздо большей силой, чем люди. Кто-то из Мусейона рассказывал, что обезьяна размером с человека сильнее его в восемь раз. Правда, ученый не поведал, на чем основывались его расчеты, однако это заставляло смотреть на малышку Касу с уважением.

— Кровать, Касу, — сказала я, погладив ее.

Обезьянка сморщилась, словно я ее обидела. Как видно, она прекрасно знала, что на кровати я собираюсь спать. Она неторопливо подошла к ложу, достала простыни и покрывала, аккуратно застелила постель, разгладила ее кожистой ладошкой и склонила голову, как бы говоря: «Видишь, глупая, я и сама справлюсь».

Как только я собралась переодеться в ночное платье, Касу быстро собрала снятую мной верхнюю одежду и куда-то отнесла. Потом она застелила постель Ирас, утащила и ее одежду, а вернулась с маленькой лампой, которую бережно поставила у изголовья.

— Надеюсь, она не зажгла ее сама! — заметила Ирас.

— Хочется верить, что лампа попала ей в лапы уже горящей, — согласилась я.

— Похоже, нам остается только лечь спать, — сказала Ирас. — Наша служанка все решила за нас.

— Ну и хорошо. — Я протяжно зевнула. — Отдохнуть мне не помешает, я с ног валюсь. Без заботливой обезьянки мы, скорее всего, засиделись бы допоздна.

Касу направилась в дальний угол комнаты, к корзинке, служившей ей постелью. Она прыгнула туда, потешно потянулась, вздохнула и улеглась.

Я закрыла глаза, отстраненно думая о том, какой насыщенный выдался день и в какое сказочное царство мне довелось попасть, сняла браслет, с намерением положить на пол, но выронила его. Браслет упал с громким стуком, наводившим на мысль скорее о свинце, чем о золоте.

Меня объял сон, а вслед за смутными видениями последовало резкое пробуждение. Посреди комнаты, словно сброшенное тончайшее покрывало Исиды, серебрилось озерцо лунного сияния. Не яркий, но рассеянный свет омывал ножки столов и кресел, оставляя в тени все остальное. В этом свете миниатюрное изображение на лежащем возле кровати браслете казалось почти живым.

И тут я увидела кобру. Первая мысль была о том, что змея мне снится. Вторая — что это деревянная скульптура, которую я раньше не замечала. Темная деревянная скульптура на фоне дальней стены. Ну конечно, лишь скульптура может быть столь неподвижной. Бояться нечего!

И тут она пошевелилась и подняла голову. Сердце мое ушло в пятки.

Змея не была крупной, но я знала, что даже самые маленькие кобры смертельно ядовиты. Стараясь не шелохнуться, я принялась судорожно припоминать все, что мне о них известно, благо мой старый друг Мардиан с детства возился со змеями и держал у себя дома, в вольере с частыми прутьями, большую старую кобру. Он любил ее, хотя ласкать и гладить остерегался — это не кошка.

«Вранье, будто бы на каких-то людей не действует змеиный яд, — сказал мне однажды Мардиан. — Взять хотя бы мою подругу: яда от одного ее укуса достаточно, чтобы убить пятерых».

Воспоминания о его словах хватило, чтобы меня прошиб пот. Эта змея, египетская царская кобра, способна одним укусом отправить в царство мертвых пять человек! Хорошая ночная работа.

«И через какое время после укуса наступает смерть?» — спросила тогда я.

«Кто-то умирает уже через пятнадцать минут, другим удается продержаться час. Зависит от того, куда пришелся укус и не израсходовала ли змея часть яда, напав на кого-то прежде. Сам укус не болезненный, и смерть от него не мучительная. Приговоренные к казни преступники умоляют, чтобы их лишили жизни именно таким способом. Однако, — Мардиан заговорил официальным торжественным тоном, — мало кто может удостоиться этого в силу царственной и божественной природы кобры».

«Конечно», — эхом отозвалась я.

Кобра между тем отползла от стены на середину комнаты, на неосвещенный участок пола. Она замерла в неподвижности, рассматривая пятно лунного света; я даже приметила его крохотное отражение в бусинках змеиных глаз. Раздвоенный язык то быстро высовывался, то исчезал, словно змея пробовала на вкус воздух.

Способна ли она учуять мой страх? Ощутить наше живое присутствие? Собирается ли скользнуть к моей постели, нависнуть надо мной, расправив капюшон, и совершить бросок?

Я застыла неподвижно, как статуя, не решаясь даже заговорить и предупредить Ирас, чтобы та не совершала резких движений.

Змея осторожно и неспешно выползла в круг света. При движении светлые и темные полосы ее чешуйчатого тела словно перетекали одна в другую, и вся она — изумительно гибкая, грациозная и совершенная — представлялась прекрасным, воистину божественным орудием смерти.