Воронья стража - Владимир Свержин

Вообще ситуация складывалась довольно нелепая. Даже если не брать во внимание, что ревнитель интересов его святейшества, защищая эти самые интересы, не моргнув глазом вступил в союз с патриархом самоэлитской ереси, как оказалось, против общего врага, но и тот и другой увещеваниями и посулами склоняли меня, условно гугенота, совершить то, в чем я и сам в какой-то мере был заинтересован. Они попросту не видели серьезного мотива, способного подвигнуть наваррского принца действовать, будь то на пользу Англии или же Католической Церкви. А потому мое чересчур легкое согласие было для них явно подозрительным. Однако не мог же я, в самом деле, объяснять, что, во-первых, сам имею английские корни, во-вторых – католик и действую по заданию Института, находящегося в мире, вход в который никакая отмычка из волос корреда не открывает. И что хитросплетения плановых разработок соответствующего отдела нашего богоспасаемого заведения и мне самому не всегда понятны.

Но тут уж, как говорит пан Михал Черновский, достопочтенный Мишель Дюнуар, ничего не поделаешь, как ни выходи из себя. Не дело оперативников вмешиваться в планы руководства. Не желаешь действовать по правилам – пожалуйста. Вокруг целый мир со своими проблемами. Только ведь какая беда, неведомо уж, на сколько мы свои в этих мирах, но в том, нашем, за стенами Института, – явно чужие.

Однако раз уж поведать о столь пикантных нюансах собственной биографии нельзя даже святому отцу, без пяти минут духовнику, то след пунктуально соответствовать характеру сросшейся с лицом маски. Что может быть естественнее для храброго наваррского принца, как не желание вникать в закулисные игры и подозрительные авантюры весьма странных личностей.

– Святой отец! Но скажите, отчего бы вам самому не переправить по назначению бумаги лорда Эгмота? Насколько я помню, во Франции у вас изрядное количество союзников, прихожан и просто знакомцев. И многие из них имеют широкие возможности. Отчего же не передать документы кому-нибудь из них с тем, чтобы их получил, скажем, герцог Гиз? А он-то уж точно позаботится ознакомить короля Филиппа со столь радостными для него вестями.

– Что и говорить, ваше высочество, – с невозмутимым, как обычно, смирением вздохнул монах. – Мысль не дурна, но есть в ней один изъян. Новости, сообщаемые в переданном вам пакете, столь значительны, что наверняка потребуют самой тщательной проверки. Конечно, за давностью лет даже у такого могущественного человека, как властитель Испании, может не оказаться возможности найти документы, а главное – свидетелей, которые сммли бы подтвердить или опровергнуть те или иные факты дней былых.

Однако же то, что касается нынешнего времени – вся Европа, пожалуй, за исключением Англии, кишит низкими продажными шпионами отцов доминиканцев. Эти шакалы в человечьем облике готовы за денье продать и отца и мать. И уж можете не сомневаться, если кому-нибудь из них, паче чаяния, станет ведомо, что документы получены из моих рук, веры им будет не больше, чем нарисованным замкам, высящимся над ширмой кукольника.

Вы же – совсем иное дело! Если не ведать всей подоплеки, то кто ж усомнится, что обретение испанским королевским домом столь храброго и деятельного принца не выгодно ни Франции, ни уж тем более Наварре. С другой стороны, вы отправлялись на родину с тайной миссией, ища союза между двумя исконно связанными королевствами. Стало быть, документ, доказывающий происхождение лорда-протектора от законного брака Марии Тюдор и короля Филиппа, был передан вам лично мистером Уолтером. Для чего? – спросят они. Для того чтобы подтвердить свои права на британский трон, чтобы мадам Екатерина – мудрейшая из ныне живущих женщин и ваш, прошу за дерзость, ветреный братец могли воочию убедиться, что ежели они отвергнут протянутую из-за пролива руку, то Уолтер I без труда заключит наступательный союз против Франции со своим батюшкой. Со своей стороны я обещаю вам, что тайная цель вашей миссии скоро будет хорошо известна при испанском дворе. Поверьте мне, Шарль, будет лучше, если сведения и документы, касающиеся нашего дела, попадут в Эскуриал[42]из разных источников. Так они будут выглядеть значительно достовернее.

Мы расстались, тепло простившись, и достопочтенный брат Адриен, покинув гостеприимный Маольсдамме, зашагал на юго-восток в сторону французской границы.

Честно говоря, я не слишком верил в успех задуманного иезуитами маскарада. Кроме общей схожести и сомнительных документов, подтверждающих родство короля Испании с его невесть откуда взявшимся “наследником”, оставались еще вопросы веры. И главное, даже поверь Филипп в подлог – принц-безбожник недолго бы блаженствовал при дворе католического государя. К тому же уж не знаю, как там это виделось из Рима, но как по мне, Рейли никак не подходил на роль марионетки в чьих бы то ни было руках. И даже удайся кому-то опутать его невидимыми тайными нитями, он бы все равно умудрился взобраться по ним на самый верх и укусить за палец кукловода.

Но, как бы то ни было, оглашение испано-британского родства давало Англии шанс если не на мир, то хотя бы на паузу, чтобы приготовиться к грядущей войне.

Брат Адриен отбыл во Францию, а мы остались в Маольсдамме, который язык не поворачивался именовать городом, лечиться от ран и ждать, когда сможет выйти в море истерзанный боем “Вепрь Уэльса”. Пока что, к нескрываемой радости клабаутерманна, на корабле вовсю кипела работа, а стало быть, к моменту нашего выздоровления каравелла могла быть уже в боевой готовности.

В эти дни я мало виделся с королевой. Однажды она милостиво посетила наш лазарет, чтобы поблагодарить “храбрецов, которыми и поныне славится Гасконь, за свое чудесное спасение”. Но в общем-то Бэт Тюдор было не до нас. Обозначив себя на берегу как маркиза Дорсет, чтобы избежать нарушения закона “О государе и его земле”, она в то же время ни в малейшей степени не скрывала, “ем является на самом деле. Встречаемая везде, куда падал ее взор, приветственными криками и овациями, как ревнительница государственной независимости Соединенных провинций, она купалась в славе и почитании, которых ей так не хватало в последние недели.

Елизавета, судя по всему, уже вполне извинила мне невольное соучастие в своем пленении и, может быть, сполна одарила бы милостью и вниманием, когда б не то неосознанное, но явное предпочтение, которое оказывали доброй Олуэн “гасконские храбрецы”. Этого Диана-Вирджиния простить никак не могла.

А потому королеве было не до нас. Она ждала появления эскадры лорда Томаса Сеймура, портившей кровь испанцам в проливах, или же подхода войск Джона Уилби – английских волонтеров, сражающихся под знаменами герцога Вильгельма Оранского.

В Амстердам, где находилась главная база эскадры, по просьбе ее величества и по приказу бургомистра были снаряжены гонцы с требованием как можно скорее прибыть в Маольсдамме. Однако то ли гонцы задерживались, соревнуясь по пути в священном для каждого юлландца искусстве поглощения пива, то ли соплеменники не спешили откликнуться на зов королевы, но ожидаемая подмога все не появлялась.

Но вот когда мы уже вполне оправились после ранений и вновь заговорили, что неплохо бы наконец добраться до Кале, запыхавшийся посланник бургомистра, без стука ворвавшийся в королевские покои, тяжело дыша, сообщил, что по дороге, ведущей в город, движется большой отряд.