Нас больше нет - Арина Вильде

—Я твоя сила, Лера,— он еще крепче меня к себе прижимает, целует в макушку.— Там где тебе ее не хватает, на помощь прихожу я. Пусть иногда и не вовремя.

—Я не хочу снова быть зависимой от кого-то. Все кого я люблю — уходят. У меня никого из родных не осталось.

—Есть я.

—И ты уйдешь. Сейчас хочешь меня, потому что не твоя, а потом уйдешь,— шепчу тихо, но Давид услышал.

Он отстраняется от меня, заставляет посмотреть ему в глаза.

—Этого ты боишься, Лера? Поэтому на большее не соглашаешься?

—Не знаю,— признаюсь честно, отвожу от него взгляд.— Поехали, иначе опоздаем.

Я возвращаюсь на свое место, отворачиваюсь к окну, потому что еще немного и расплачусь. А в последнее время из меня выходит слишком много слез.

Давид выбирает тихое местечко. Кухня здесь вкусная, людей мало. После ресторана он отвозит меня в бизнес центр, где мы с Дамиром договорились встретиться. Вижу что отпускать не хочет, словно стоит мне выйти из машины и упорхну, навсегда исчезну, но молчит, шуточки дурацкие не отсыпает, не комментирует ничего, когда с картиной из салона выхожу.

На охране для меня уже заказан пропуск. Я поднимаюсь на шестой этаж, прохожу к администратору. Она проводит меня к кабинету Дамира, сразу же сообщая о моем приходе. Даже не дает подготовиться, выдохнуть, с мыслями собраться.

—Лера,— глаза Дамира загораются при виде меня, он поднимается с кресла, идет ко мне с улыбкой на лице. Я же с картиной в руках застыла, и шагу ступить не могу.

Дамир останавливается напротив, взглядом по мне проходится, словно ищет изменения, что могли произойти за эти несколько недель что не виделись.

—Я рад что с тобой все хорошо. Эти две недели выдались безумно сложными для меня и… сочувствую насчет отца, Лера. Мне очень жаль, что так получилось, но поверь мне — виновные будут наказаны.

—Спасибо,— грустно улыбаюсь я.— Вот, это тебе,— протягиваю ему картину.— И, думаю, будет справедливо если за нарушение сроков я верну тебе половину оплаченной за работу суммы. Отправь мне, пожалуйста, реквизиты.

—Не стоить недооценивать свой талант. Я заплатил ровно столько, сколько считаю нужным. А теперь, давай посмотрим что получилось.

Дамир начинает распаковывать картину, я же с замиранием сердца слежу за его выражением лица, чтобы понять понравилось или нет.

—Это… прости, я не умею говорить красиво,— он отрывает взгляд от полотна, поворачивает голову в мою сторону.

—Думаю, ты врешь. Из знакомых мне мужчин ты лучше всех умеешь покорять разговорами женские сердца.

—Но не твое, правда?— вдруг ошарашивает меня вопросом, а потом быстрым шагом преодолевает разделяющее нас расстояние, нависает надо мной, немного пугает давящей энергетикой.— Твое сердце все еще занято, Лера?

Я молчу, у меня нет ответа.

—Знаешь, если вдруг оно освободится, знай что я всегда готов занять его собой. Я почему-то уверен, что Леонов на первой ступеньке оступится, и тогда я точно смогу тебя сделать своей.

Его неожиданное признание меня обескураживает. Как и то, что он делает следом.

Дамир наклоняется к моему лицу, обхватывает ладонями голову и впивается в мой рот своим. Я замираю, не в силах пошевелиться, в шоке от того что он делает, Дамир же не обращает на это внимание, терзает мои губы, целует пылко, с жаром.

Но губы не те. Вкус не тот, аромат. Щетина не так царапает кожу. Меня целует достойный мужчина, а я не чувствую ровным счетом ничего. Ни приятного удовольствия, ни отторжения. Словно не мужчина передо мной, а просто стена.

Дамир отрывается от меня так же резко и неожиданно, как и начал целовать. Я даже не успеваю среагировать, выставить ладони перед собой, например, возмутится.

—Беги, Лера, пока отпускаю,— хрипло произносит он, а в глазах одна темнота.— Беги и помни, ко мне всегда можешь обратиться за помощью. И не только за ею. Давиду привет передавай.

И я выскакиваю из кабинета, словно ошпаренная. Бегу не разбирая дороги, чудом нахожу лифт. То и дело пальцами к губам прикасаюсь, не понимая что со мной. Почему я ледышка? Почему неспособна чувствовать хоть что-то, так же с жаром отвечать?

А потом торможу. Усмехаюсь. Горько так. Только Давиду мое тело отзывается. Только из-за него пульс ускоряется. И сколько бы лет не прошло, ничего не изменится. И сколько бы ненавидеть его не пыталась — не получается. Так зачем отрицать очевидное? Я люблю его и если нас снова тысячи киллометров разделять будут — медленно начну умирать.

Я беру себя в руки, жму на кнопку вызова лифта. Сотрудники фирмы искоса поглядывают на меня и я их понимаю — выгляжу я немного безумно.

Спускаюсь вниз, а сердце о ребра бьется-бьется. Взгляд на парковке одну машину из всех выделяет. Рядом мужчина, стоит прислонившись к капоту, нервно курит, делая затяжку одну за другой. Он еще не догадывается, что я променяла все на него.

Иду, спотыкаясь, почти лечу. Внутри настоящий ураган поднимается, крупная дрожь пробирает тело, несмотря на то, что на улице тепло. Вижу его и обо всем забываю. Перед глазами картинки нашего прошлого. Как впервые его увидела, как в Мадриде на выставке были, потом баня эта дурацкая, когда у стенки зажал и ушел. Вспомнился секс в машине и как я змой под лед провалилась, а он следом прыгнул, когда остальные стояли и ничего не делали. И как котенка нашел, как приезжал каждый раз, когда в неприятности влезала.

Можно много говорить о любви, но иногда поступки звучат громче, чем самые красивые слова на свете. Хотя и слова тоже нужны. Чтобы увернности друг другу придавать, чтобы избежать недомолвок и недопониманий.

Я останавливаюсь перед Давидом, взгляд поднимаю. Он, кажется, не ждал что так быстро вернусь. Бровь его вверх взлетает, сигарету до рта не доносит, потому что я делаю последний разделяющий нас шаг и сама к его губам тянусь.

Давида явно обескураживает мое поведение, но губы раскрывает, на встречу подается давая мне возможность углубить поцелуй. Сам не спешит действовать, инициативу мне отдает. А я надышаться этим мгновением не могу. Прижимаюсь ближе и ближе, отчаяние в каждом вдохе и выдохе, в каждом движении и касании.

—Пообещай что не сделаешь мне больно, Давид. Я ведь умру. Умру, понимаешь?— с надрывом, со слезами на глазах. Потому что только что, кажется, поставила на кон все ради него.

—Девочка моя,— шепчет мне и пылко целует. Все без слов понимает, ему они никогда не нужны. Сжимает так крепко, что ребра болеть начинают. Сам не верит в то что происходит, и я не верю.

—Пообещай что не отпустишь. Никогда. Что всегда твоей буду, а ты моим. Обещай, Давид,— у меня слезы из глаз брызгают, я оплакиваю ту девочку, что три года была брошенной им же, три года одну боль ощущала, три года словно и не жила. Но стоит ей услышать:

—Обещаю тебе. Ты навсегда моя, а я — твой. Больше никогда не оставлю, везде за тобой пойду.