Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс

конькобежного спорта, а также хоккейная арена и лыжные трассы пока существовали только в проекте. Планировалось строительство нового аэропорта, но оно еще не начиналось. Борт номер один, на котором прилетел президент США, довольно странно смотрелся на потрескавшейся взлетно-посадочной полосе с пробивающимися через бетонное покрытие сорняками и на фоне полуразвалившегося терминала.

В телеграмме, отправленной президенту и госсекретарю Райс перед прибытием Джорджа Буша – младшего в Сочи, я писал, что «в Сочи Путин, обычно настроенный жестко и агрессивно и совершенно не склонный проявлять уступчивость, скорее всего, немного смягчится»[111]. К моему облегчению, прогноз в основном оправдался. Путин, разумеется, был глубоко возмущен тем, что НАТО открыл двери Украине и Грузии, и уже обдумывал, как прижать эти государства, чтобы продемонстрировать свое неудовольствие более наглядно. Однако американский президент ему нравился, и он не хотел смущать его во время прощального визита. Кроме того, он был заинтересован в успешном старте эксперимента с «тандемом» и намеревался убедить российских и зарубежных наблюдателей в его работоспособности. Российская элита все еще относилась к этой идее с недоверием. В послании президенту Джорджу Бушу – младшему я написал о том, как на одном из мероприятий в Москве неделей раньше почти бессменный московский мэр Юрий Лужков долго разглагольствовал о многочисленных преимуществах «тандема». Позже я спросил его, верит ли он сам в то, что говорит. Лужков только расхохотался:

– Нет, конечно. Это самая безумная идея, которую я когда-либо слышал[112].

Расслабившись в приятной обстановке, Путин и Буш подробно и спокойно обсудили почти весь спектр стоящих перед нашими странами проблем. Во время другой встречи, в более узком составе, Путин остановился на проблеме Украины и Грузии, повторив свое убеждение в том, что мы не понимаем, насколько сложным государством является Украина и как близко Саакашвили подошел к тому, чтобы спровоцировать Москву. Он, однако, не педалировал свое беспокойство, и в целом встреча прошла в исключительно теплой и дружеской обстановке. Во время прощального обеда Путин и Медведев сидели рядом с президентом США, много говорили и шутили и вообще всячески пытались показать, что наши отношения достаточно прочны, чтобы выдержать любые испытания, которые готовит нам будущее. После обеда состоялся концерт, на котором выступали фольклорные коллективы и местный танцевальный ансамбль. Танцоры пригласили членов делегации сплясать вместе с ними. Несколько российских чиновников, по потреблению алкоголя опередивших своего практически непьющего президента, вскарабкались на небольшую сцену и приняли активное участие в представлении. Я не решился последовать их примеру, опасаясь уронить остатки своего посольского достоинства. Но некоторые мои более раскованные коллеги проявили бóльшую решительность, с лихвой восполняя энтузиазмом отсутствие чувства ритма. Когда мы уже выходили из зала, президент Буш хмыкнул и сказал:

– Я не видел вас на сцене, и, видимо, это было разумно с вашей стороны. Наши прыгали, как мыши на раскаленной плите.

* * *

Через месяц я должен был уезжать из Москвы. Ранее той весной госсекретарь Райс предложила мне вернуться в Государственный департамент в качестве ее заместителя по политическим вопросам. Этот пост был третьим по значимости в Госдепартаменте и традиционно самым высоким постом для карьерного дипломата. Я покидал Россию с предчувствием беды. Несмотря на все наши усилия, направленные на стабилизацию отношений с Москвой, катастрофа на том или ином направлении казалась все более вероятной.

Путин был полон решимости сбить с Саакашвили спесь и (видимо, ориентируясь на заявление Меркель и Саркози на саммите НАТО в Бухаресте) доказать, что немцы и французы были правы, считая недостаточно глубоко замороженные конфликты в Грузии долгосрочным препятствием для ее вступления в НАТО. Он явно искушал импульсивного грузинского президента, у которого, возможно, после Бухареста были и свои причины начать активно действовать в Южной Осетии и форсировать решение споров по поводу этой республики и Абхазии. В июле Райс посетила Тбилиси и жестко призвала Саакашвили не поддаваться на провокации. Но он слышал и другие, побуждающие его к действию голоса из Вашингтона, в том числе из офиса вице-президента, и, поскольку русские продолжали подстрекать и провоцировать его, не смог преодолеть соблазн двинуться прямиком в тщательно расставленную ими ловушку, В ночь на 8 августа грузины нанесли артиллерийский удар по Цхинвалу, крошечной столице Южной Осетии, унесший жизни нескольких осетин и российских миротворцев. Уже готовые к действию, русские направили мощные вооруженные формирования через Рокский тоннель, соединяющий Северную и Южную Осетию, разгромили грузинские войска, в течение нескольких дней подошли к Тбилиси и были готовы свергнуть Саакашвили. Благодаря вмешательству европейских дипломатов во главе с президентом Франции Николя Саркози, действовавшим в тесной координации с Соединенными Штатами, было достигнуто перемирие. Однако нашим отношениям с Россией был нанесен колоссальный ущерб – теперь они были хуже, чем когда-либо со времен холодной войны.

Плавно, как при замедленной съемке, приближавшаяся катастрофа в американо-российских отношениях, кульминацией которой стал вооруженный конфликт в Грузии в августе 2008 г., была обусловлена не одной причиной. Несомненно, она стала следствием комплексов путинской России, порожденных подавленными обидами; раненой гордостью; подозрениями относительно намерений американцев и боязнью цветных революций; ощущением, что никто не считается с прерогативами России как великой державы в сфере ее влияния и чрезвычайно автократического стремления Путина направить все эти страсти в русло тщательно спланированной агрессии. Импульсивность Саакашвили только усугубляла ситуацию, как, впрочем, и наши собственные комплексы, сформировавшиеся после окончания холодной войны, порожденные самоуверенностью в условиях однополярного мира после распада Советского Союза и подогреваемые событиями 11 сентября 2001 г. Сдержанность и компромисс казались непривлекательными и ненужными, учитывая нашу силу и чувство ответственности. Особенно непривлекательными они казались в отношениях с Россией Путина – ослабленной державой, переживающей мрачный период упадка.

Можно ли было избежать катастрофы и построить пускай непростые, но более стабильные отношения с Москвой? Вопрос сложный. Следующая администрация попыталась дать свой ответ, приложив немалые усилия к «перезагрузке» наших отношений с Россией. На первом этапе они принесли плоды, но в конечном итоге закончились еще более страшной катастрофой. За четверть века, в течение которой я эпизодически принимал участие в налаживании американо-российских отношений, мы мало чего достигли. Это еще один урок, показывающий сложность дипломатической работы и опасность принятия желаемого за действительное, – как в отношении деструктивного мистера Путина, так и в плане нашей способности переиграть его или манипулировать им.

В течение следующего десятилетия уверенность Путина в своих силах и его готовность рисковать только усилились. Все сильнее убеждаясь в своей способности «хорошо играть слабыми картами» и все более пренебрежительно относясь к «плохим игрокам с сильными картами» – нерешительным и раздираемым противоречиями американцам и европейцам, Путин начал испытывать Запад на прочность сначала в тех областях, где ставки для России и ее