Ричард Длинные Руки - бургграф - Гай Юлий Орловский

Сейчас я в личине угрюмого ремесленника направился в сторону рынка, по мне видно, что мучаюсь головной болью после вчерашней пьянки, лучше не подступаться и вообще лучше не смотреть в мою сторону, а то в похмельном раздражении найду к чему придраться и всё равно набью морду.

Рыночная площадь с утра еще в тени, пока пахнет свежо и даже приятно. Воздух чист. По ту сторону площади улица основателя города, герцога Дюренгарда Первого, самая тесная, узкая и кривая, по ней даже всадники разъезжаются с трудом, а возчики на телегах вообще стараются туда не соваться. И всё-таки там лучшие мастерские, антикварные лавочки, даже златокузнецы расположились там, где дома напоминают многоэтажные муравейники.

Я прошел к дому, который высмотрел, высокий и старинный первозамок, потом — городской склад, когда-то был единственным, а теперь все склады переместились в порт, поближе к кораблям, что и понятно. Сейчас склад почти заброшен, но в нем сохранилась ветхая лесенка, по которой могу взобраться на самый верх, а там, на крыше, залечь и внимательно наблюдать за всем, что происходит в городе.

Главное, неотвратимость наказания. Вроде бы так некогда всегда втемяшивали нам. Мол, это главное. А раз так, если это в самом деле главное или хотя бы очень важное...

Наконец я пробрался в квартал ткачей и суконщиков, незаметно скользнул в сад. Мастер Пауэр давал наставление трем подмастерьям, а когда они ушли, я сразу сказал за спиной негромко:

— Не оборачивайтесь. Вы меня не видите и вообще незнакомы.

Он напрягся, проговорил еще тише:

— Что вы хотите?

— Нужно распространить слух, что Вильд будет убит завтра. Так сказал Ричард Длинные Руки. И что Вильд будет убит, даже если сумеет спрятаться в скорлупе грецкого ореха. Даже лесного.

Он промолвил после паузы:

— Мы не одобряем такую жажду убийств... но это пусть на твоей совести. Однако Вильд не появляется на улице, где некто отстрелил ему оба уха. Если после потери первого уха еще считали, что по нему промахнулись, то после второго выстрела...

Я спросил с удовольствием:

— Что говорят?

Даже со спины я видел, как он поморщился.

— Говорят, что вы играете с ним, как кошка с мышкой. Но ведь не так ли?

— Так, — согласился я. — Во-первых, пусть он сам, гад, потрясется за свою жизнь, во-вторых, пусть горожане видят, что преступление будет наказано точно в срок, как и объявлено. Еще добавьте, кстати, такую полезную информацию... Пусть всякий, кто ему прихвостень, с этого момента держится от него подальше. Я не стану вникать в детали: лес рубят — щепки летят. Сообщник или не сообщник — держись подальше, а то могу ненароком зацепить...

— А то и нароком, — заметил он осуждающе.

— А то и нароком, — согласился я. — А что, неправильно?

— Очень жестоко, сэр... гм, благородный сэр.

— Я пришел из очень жестокого мира, дорогой старшина. Все эти удары мечом или пытки в подвалах — детский лепет с насильственными поглощениями, таможенным контролем, оранжевыми революциями, манипуляциями, зомбированием и нещадным давлением налогового пресса... Эх, какие только я гадости не знаю... И, страшно подумать, всё видел, а кое-что даже и ощутил!

Он застыл, а я отступил и скрылся в лабиринте тесных помещений мастерских.

Слух по городу пронесся с быстротой молнии. Я сам видел, что вокруг Вильда остались только его наемники, да и те чувствовали себя очень неуютно. Вокруг его группы, где бы они ни появлялись, мгновенно образовывалось пустота. Куда бы он ни направил стопы, народ бросался в стороны, давил и топтал друг друга, только бы не оказаться к нему близко.

Вильд, похоже, поверил, что я нанесу удар только завтра. Сегодня дважды выходил на улицу: первый раз проверил работу своих магазинов, а второй раз сходил в порт и долго наблюдал за погрузкой кораблей. Правда, оба раза выстраивал маршруты так, что подобраться близко не смогла бы и мышь. К тому же при нем теперь двое колдунов. Непростых: у обоих на лбу синяя татуировка с крылатыми змеями и ветвистыми молниями, знак принадлежности к самой могучей секте Корней.

Наступил вечер, я менял личины и переходил из одних кварталов в другие, через которые уже прошли колдуны, а когда наступила ночь, потихоньку пробрался к крепостной стене и затаился в тени, присматриваясь и прислушиваясь.

Помимо разговоров о товарах, пьянках и бабах, услышал и такое:

— Этот рыцарь, хоть и дурак, но человек честный...

— Да что вы говорите? У нас честные встречаются реже, чем святые.

— Но он в чем-то и хороший человек...

— Хороших людей много! Полезных мало...

— Всё-таки он, как умеет, наносит пользу и причиняет добро... Правильный человек, хоть и слишком, слишком...

— Нет ни правильного, ни неправильного, есть только общепринятые истины!

— Но он, хоть и молод, молоко на губах не обсохло, но хочет повернуть к старым добрым временам...

— Он?

— Ну да, а вы не заметили?

— Эх, хорошие привычки продлевают жизнь, зато плохие делают ее приятнее...

— Поймают его?

— Спросили бы меня еще вчера, я бы сказал «да»...

— А сегодня?

— Сегодня даже вы, дорогой сосед, такого не скажете.

— Что-то вы, дружище, злой сегодня с утра. Вы не слыхали, что лучше остаться без острого словца, чем без друга?

— Друга? Соседушка, иного выгоднее иметь в числе врагов, чем в числе друзей!

— Я понимаю, что дорога ложка к обеду, а кусок дерьма — в окно соседу, но не так уж явно, соседушка, мы же приличные люди...

Это уже неинтересно, приличные люди скучны и везде одинаковы, потихоньку начал пробираться по улице в направлении дома Вильда.

Впереди перекресток, дом Вильда на той стороне, я задействовал все чувства и, борясь с полуобморочным состоянием, увидел, как впереди тени наливаются космической плотностью. Я шел как по Луне: в тени исчезаю полностью, становлюсь невидимым. Впрочем, я могу и по-другому становиться невидимым. Или хотя бы частично невидимым, ибо колдуны и собаки увидят меня всё равно.

Одна из теней вытянулась и легла поперек пути, перегородив улицу. Мелькнула мысль обойти, что-то в ней слишком зловещее, необычное, не простая тень, вон вбежала лохматая собачонка и, судя по ее бегу, должна бы выскочить на той стороне через пару секунд, но как будто в космос вылетела...

Я оглянулся, не благоразумнее ли отступить и обойти квартал по другой улице, меня в городе почему-то считают разумным человеком, надо же. Пошарил взглядом по сторонам, никто ли не увидит, что прячусь, вроде бы никого... разве что кто с тайным злорадством наблюдает в щель между неплотно сомкнутыми ставнями...

Набрав в грудь воздуха, я задержал его в груди и шагнул в тень. Космический холод обрушился с такой силой, словно я голым упал в озеро с жидким гелием. Под ногами хрустнуло, я догадался в кромешной тьме, что наступил на ухо или лапку неосторожной собачонки.