Жуков. Портрет на фоне эпохи - Л. Отхмезури

Этот план Жукова написан в спешке и очень небрежно. В нем нет никаких календарных привязок, он не учитывает реальные, весьма ограниченные, логистические возможности недавно присоединенных территорий. Рассуждения о мобилизации очень скудные. Военный историк генерал Гареев[340]полагает, что понадобилось бы от трех до четырех месяцев интенсивной работы, чтобы сделать из этого проекта настоящий военный план. Добавим, что Жуков планировал сосредоточить для удара восемь армий, тогда как южнее Припятских болот было сосредоточено только четыре. План был адресован Сталину. Прочел ли тот его? В своих беседах с Анфиловым и Светлишиным, состоявшихся в 1960-х годах, Жуков утверждал, что да. Генерал Лященко в разговоре с историком Львом Безыменским сказал, что Тимошенко рассказывал ему то же самое. Журнал посещений кремлевского кабинета Сталина выводит нас на 19 мая как на вероятную дату представления плана советскому лидеру. Жуков рассказал Анфилову о реакции вождя:

«Он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам.

– Вы что, с ума сошли, немцев хотите провоцировать? – раздраженно бросил Сталин.

Мы сослались на складывающуюся у границ с СССР обстановку, на идеи, содержащиеся в его выступлении от 5 мая.

– Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира, – прорычал Сталин.

Так вот была похоронена наша идея о предупредительном ударе»[341].

Версия Лященко еще более драматична. Он передает рассказ Тимошенко о том, что, когда Сталин начал кричать на Жукова, называя поджигателем войны, тот якобы совсем потерял хладнокровие, и его пришлось вывести в другую комнату. А Сталин, обращаясь к собравшимся, будто бы сказал: «Вот видите, Тимошенко здоровый и голова большая, а мозги, видимо, маленькие… Это я сказал [5 мая] для народа, надо их бдительность поднять, а Вам надо понимать, что Германия никогда не пойдет одна воевать с Россией. […] Если Вы будете на границе дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда головы полетят, имейте в виду»[342].

Через двадцать пять лет Жуков признается Анфилову: «Сейчас же я считаю: хорошо, что он не согласился тогда с нами [по вопросу нанесения упреждающего удара]. Иначе, при том состоянии наших войск, могла бы произойти катастрофа гораздо более крупная, чем та, которая постигла наши войска в мае 1942 под Харьковом»[343]. А вот Василевский в двух интервью, данных им в 1960-х годах, высказал диаметрально противоположное мнение. Если бы Красная армия, как и предусматривалось его планом, нанесла первый удар с Львовского выступа всеми имевшимися у нее силами и средствами, она бы предотвратила наступление германской армии и даже отбросила бы ее далеко назад. Жуков ответил ему с редкой для него откровенностью: «Объяснение А.М. Василевского не полностью соответствует действительности. Думаю, что Советский Союз был бы скорее разбит, если бы мы все свои силы развернули на границе, а немецкие войска имели в виду именно по своим планам в начале войны уничтожить их в районе границы. Хорошо, что этого не случилось… тогда бы гитлеровские войска получили возможность успешнее вести войну, а Москва и Ленинград были бы заняты в 1941 году»[344]. Мнение Василевского, поднявшегося только до командира полка, а после 1931 года находившегося только на штабной работе, менее весомо, чем мнение Жукова, который летом 1941 года, минуту за минутой, переживал гибель Красной армии. Он своими глазами видел бездну, разделявшую две противоборствующие армии в их структуре, командовании и управлении. В его словах мы находим редчайшее в литературе, посвященной Великой Отечественной войне, признание – Гитлер мог победить СССР. Мы просим читателя вспомнить об этом, когда настанет момент оценивать его деятельность осенью и зимой 1941 года.

Значит, представляя свой план упреждающего удара, Жуков неправильно истолковал мысли Сталина? В это легко поверить, потому что в мае и в июне вождь упрямо продолжал придерживаться политики умиротворения Гитлера, ограничиваясь полумерами для обеспечения безопасности своих границ. Упрямство, с каким этот человек отвергал поступавшие к нему отовсюду предупреждения, долгое время смущало историков. Сегодня можно согласиться с выводом, что этот великий параноик дезинформировал сам себя, тем более что построенная на терроре система, получившая его имя, мешала его окружению доводить до сведения вождя свои сомнения. Начальник военной разведки Голиков вел сложную игру человека, который хочет выполнить свой долг, докладывая правду, и при этом сохранить свою жизнь, для чего искажал правдивую информацию собственными неправильными выводами или же отбирал для доклада только те факты, которые были угодны хозяину Кремля. Один из лучших его сотрудников, Василий Новобранец, много позже расскажет, что Голиков не докладывал сведения, которые могли ему повредить. Или же использовал метод «срезания». «На каждом докладе, – писал Новобранец, – генерал „срезал“ у меня по нескольку дивизий, снимая их с учета, как пешки с шахматной доски. Никакие возражения на него не действовали. Основные доводы его возражений сводились к словам: „Это только предположение! Реально этих группировок нет“»[345]. Доклад Голикова от 31 мая, адресованный Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Берии, Кузнецову, Жданову и Жукову, – образец его методы. Он оценивал сосредоточенные на советской границе германские силы в 120–122 дивизии, из них 14 танковых, но принимал за достоверные сведения подброшенную немецкой разведкой дезинформацию о том, что 122 дивизии вермахта сосредоточены против Британских островов. Вместо того чтобы проверить последнюю невероятную цифру, Голиков использовал ее для того, чтобы сделать ложный вывод: «Что касается фронта против Англии, то немецкое командование… довольно быстро восстановило свою главную группировку на Западе… имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов. В заключение можно отметить, что перегруппировки немецких войск после окончания Балканской кампании в основном завершены»[346].

Жуков не совсем честен в своем рассказе о поступавшей по каналам военной разведки информации о подготовке немецкого вторжения. В беседах с Анфиловым он утверждал, будто Голиков не был ему подчинен и докладывал только Сталину. Первый пункт – ложь: Разведуправление, возглавляемое Голиковым, было непосредственно подчинено начальнику Генерального штаба. Что касается второго пункта, почти все доклады Голикова Сталину одновременно адресовались и Жукову. Наконец, было бы неверно утверждать, что все донесения были аналогичными и что Сталин был ослеплен ими. Если проанализировать донесения двух самых ценных советских агентов, работавших в Германии, – «Старшины» и «Корсиканца», то можно заметить, что в них содержится большое количество дезинформации, распространяемой берлинскими спецслужбами. Во многих шифровках повторяется, что нападению Гитлера на СССР будет предшествовать ультиматум, скорее всего с требованием передать Германии в залог Украину, чтобы дожать продолжающую сопротивляться Англию. Немецкая разведка хорошо поработала: в этот сценарий поверили даже свои военачальники. Так, Эрих Гёпнер, командующий IV танковой группой, которая должна была брать Ленинград, писал своей матери 26 мая: «Вопрос о том, начнем ли мы наступление, еще не решен. Говорят о получении Украины в аренду на девяносто девять лет». Своему адъютанту он говорил: «Все наше развертывание – не более чем блеф!»[347]Другие донесения разведки указывают на то, что Гитлер смотрит в сторону Ближнего Востока, а не СССР.