Лицей послушных жен - Ирэн Роздобудько

А гости, скажу вам, были еще ТЕ!

То есть те, которых я видел за стеклом «лексусов» и «майбахов», либо в залах, где проходили презентации новых марок машин, либо по телевизору в «светских хрониках». А если короче, просто видел… как говорится, в гробу и в белых тапочках и желательно где-нибудь подальше от себя.

Одним словом, публика собиралась непростая. Это было понятно еще и по отблескам их колец и часов и искусственной белизне зубов, которой мог позавидовать сам Джонни Депп.

В основном это были люди молодого или среднего возраста. Во фраках и смокингах, с волнистыми, как у женщин, прическами, с плавной, расслабленной походкой несколько утомленных славой хозяев жизни. Многих сопровождали охранники, которые, шагнув за ворота вместе со своими хозяевами, оставались стоять по обе стороны красной дорожки.

Наблюдая за этой вереницей тщеславия, мы тихо перешептывались.

– Кто они такие?

– А хрен его знает…

– Какие-то шишки…

– Золотая молодежь…

– Камеди-клаб в действии…

– Ясно одно: их фраки не взяты напрокат… – усмехнулся я.

– Цыц! – прошипел Василий Петрович, показывая глазами на наших сопровождающих, которые прикрывали нас от знатных молодых людей своими черными спинами.

Наконец смокингово-фрачная вереница прервалась – все зашли в дом. Туда же направились воспитательницы и обслуга, на улице остались только охранники, которые, видимо, обладали профессиональной способностью растворяться в воздухе.

– Сейчас вы пройдете в центр зала, на подиум, – сказала нам одна из женщин, – разместитесь и начнете играть по предварительно утвержденному репертуару. Вас покормят в перерыве.

Мы послушно закивали головами и, как в крематорий, почтительной медленной походкой пошли в центр помещения. И сразу как будто попали в корзину цветочницы – так там пахло разными вкусными ароматами. Десятка два электрических канделябров освещали просторное помещение, а через круглые стеклянные отверстия в крыше проникал фиолетово-синий свет угасающего неба.

Мраморные белые колонны, огромные прозрачные вазоны с букетами, мозаичные панно на стенах…

А среди всей этой красоты – живые розы, сбившиеся в пугливые стайки под стенами. Это и были те самые лицеистки.

Мы пожирали их глазами, хотя и пытались смотреть в пол, как нас предупреждала Мадам.

– Вот тебе и безе, и тирамису, и сливочный тортик! – улыбнулся Барс.

– Для полного кайфа не хватает пива с таранкой, – заметил я. – То, что я могу берлять без проблем для желудка!

– Бр-р, ты не эстет, Ланц, – сказал Барс. – Во-первых, не «берлять», а «есть»! А во-вторых, как по мне, это просто рай. Мы попали в мужской рай. Лови момент, дурак!

На нас опять цыкнул Петрович.

И я назло ему снова громко сказал на сленге: «Кода!», что означало: «Заканчиваем разговорчики!»

Мы поднялись на полукруглый подиум для оркестра.

– Дуй свои саги, а я пока буду питаться этим небесным нектаром! – хихикнул Барс, глаза которого превратились в безумных пчел, что так и летали по этому женскому цветнику.

Я достал саксофон.

Играя, мог совершенно свободно, так сказать, на законных основаниях, тщательно осмотреть все вокруг.

Девушки действительно были не похожи на тех, кого я видел в повседневной жизни. Вообще давно не видел таких изысканных платьев, таких нежно-пастельных цветов, таких причесок даже на выпускных вечерах в школах. Я представил, что попал на съемки английского сериала по роману Шарлотты Бронте.

Казалось, что сейчас режиссер крикнет: «Все свободны. Всем спасибо!» – и это чудо закончится тем, что барышни достанут сигареты, расхватают кофе в пластиковых стаканчиках и сядут, высоко задрав юбки, из-под которых покажутся джинсы и лосины.

Я играл «Little Flower» и ощущал тошноту от повтора ситуации: эти барышни млели от музыки ну никак не меньше, чем любые другие девушки на самой заскорузлой провинциальной танцплощадке. То есть были вполне живыми. И никто не кричал им: «Стоп – снято!»

Но – вот странность! – я пытался поймать хоть один прямой взгляд. Но их глаза были опущены долу. То есть все девушки-ангелочки смотрели в пол, или в потолок, или на панно, или прятали лица за веерами. Я даже подумал: «А может, они все косоглазые?!» И выдал такую импровизацию, что у Василия Петровича, наверное, случилось сотрясение мозга.

Я вспомнил внучку той старушки, что приходила ко мне. Как там ее? Тамила?

Что я мог здесь узнать о ней, у кого? Может, они здесь все и правда не в себе?

Пока я играл, мужская часть публики постепенно перемещалась поближе к девушкам. Они стояли, как мне казалось, ни живы ни мертвы, делали книксены, что-то тихо отвечали, не поднимая глаз. Под конец мелодии почти все уже разбились на пары. И каждая парочка напоминала застывших сахарных молодоженов на свадебном торте.

Потом они начали танцевать под взглядами надзирательниц – Мадам и еще двух десятков женщин в черном.

Затем Мадам подошла к нам и сказала, что мы все можем выйти в сад к беседке и поесть. То есть наступил перерыв, время свободного общения.

Какое счастье выйти на свежий воздух!

Здесь был живой, а не парфюмерный аромат фруктовых деревьев и ночных цветов. И – ни одного наблюдателя.

Мы вывалились из этой цветочной корзины шумной толпой.

– Капец! – вздохнул Барс. – Нам такие бабы не светят…

– А что в них хорошего? – спросил я.

– Ты только представь, – лихорадочно заговорил Барс. – Во-первых, красавицы, во-вторых, молчаливые, в-третьих, ты видел, как они смотрят на мужиков?..

– Как? – спросил контрабасист Ян.

– Как на богов! На тебя кто-нибудь так смотрел?!

– Наверное, они будут молиться и на их носки, – добавил альт Павел.

Все загоготали, расстегнули пуговицы, распустили бабочки и окружили круглый стол в беседке, на котором стояли блюда с бутербродами.

– А как по мне, то это все просто прекрасно! – сказал Василий Петрович. – Что может быть лучше хорошо воспитанной женщины? Это вам не барбацуцы с окружной! И не унисекс из «Макдоналдса»! Таких можно всю жизнь на руках носить!

Я вспомнил свою недавнюю посетительницу и пожал плечами. Наверное, ее внучку тоже кто-то носил на руках…

Я дожевал бутерброд и тихо отошел в сторону сада – очень захотелось тишины.

Закурил, освещая огоньком темно-зеленые листья старой яблони.

И тут на меня вылетел этот сумасшедший кролик!

То есть девчонка в джинсах с перепуганными глазами.

Откуда она взялась?

Понятно, что не из зала, ведь ее одежда была обычной, будничной. И даже немного испачканной ржавчиной, как будто она лазала по чердаку.