Орден для поводыря - Андрей Дай

Восемнадцатого декабря, традиционно в пост, в четыре часа пополудни, мы наконец вышли на перрон Николаевского вокзала в Санкт-Петербурге. И как только кондукторы убедились, что все пассажиры покинули вагоны, паровоз с грохотом стронул состав и уволок в сторону депо. А мне этот металлический лязг показался звуком захлопнувшейся за спиной дверцы клетки. Причудливо украшена она атлантами в стиле ампир или устремленными в небо классическими колоннами, не важно. От внешнего лоска столица империи не теряла внутренней сути – гигантской банки, переполненной ядовитыми скорпионами и пауками.

Асташев настоял, чтобы я все-таки потрудился записать его петербургский адрес, и отбыл на извозчике, которых у вокзала было более чем достаточно. Золотопромышленник намеревался еще до вечера успеть навестить офицерские квартиры лейб-гвардии конного полка, где служил его сын Вениамин. Это в принципе недалеко от дома генерала Лерхе – по другую сторону Фонтанки и ближе к Невскому проспекту.

Пришлось нанимать две коляски. В одну все не входили, да и невместно мне, действительному статскому советнику и томскому губернатору, передвигаться по родному для Герочки городу в переполненном слугами и охраной экипаже.

По Невскому, или, как немедленно поправил Герман – Большому Невскому, до Аничкова моста с четырьмя коняшками. И непременная полицейская будка – кто-то должен был постоянно отгонять любопытных мальчишек от статуй. Слишком часто в толпе возрождался слух, что аничковых коней снова поменяли на гипсовые, а настоящих царь опять кому-то подарил…

Дворец князей Белозерских с полуголыми греческими мужиками, поддерживающими фризы, мост и поворот к комплексу зданий Кабинета Его Императорского Величества. Сквозь парадные ворота виднеется Аничков дворец, подаренный Александром Вторым старшему сыну Николаю.

Старый Кабинет, затем новый, в одном из тысяч помещений которого уместилось и Третье отделение, каретные сараи и дальше, до самого Чернышева моста, стройный ряд практически однообразных зданий – купеческие особняки и доходные дома. Зато уже на Чернышевой площади сразу два гигантских монолита: Министерство просвещения и здание окнами на Фонтанку – родное МВД.

И снова доходные дома. Один из первых в Санкт-Петербурге, с металлическими пролетами – Семеновский мост. Дома Евментьева, Яковлева, Юсупова, Лебедева и, наконец, особняк генерала Лерхе.

Суета разгрузки багажа и расчет с лихачами. Узкий и длинный, как гроб, внутренний двор. Слуги, наскоро знакомившиеся с моими спутниками и подхватившиеся помогать тащить сундуки и чемоданы. Ликующий, вернувшийся в отчий дом Герман и растерянный, впервые в новой жизни оказавшийся в таком странном положении – я.

Отец. Я попробовал на вкус полузабытое слово и счел его подходящим этому неожиданно невысокому щуплому старому господину с седыми бакенбардами и не стираемой годами военной выправкой. Нужно было заставить себя… Привыкнуть, смириться и принять незнакомого в сущности человека. Научиться называть его родителем. И относиться к нему, как к отцу – строгому, по моему мнению, так даже излишне, но, несомненно, любящему и болеющему за детей.

На счастье, Густав Васильевич не был любителем сантиментов. Даже не обнял. Прикоснулся легонько к локтю – и тут же руки по швам, подбородок вверх.

– Твои комнаты готовы. – По-немецки даже слова любви и заботы звучат, как армейские команды. – Жаль, что ты не привез с собой Гинтара. Хороших слуг все труднее стало сыскать.

Я понимаю, Герочка. Он такой, каков есть, и не стоит его оправдывать. В конце концов, ему удалось в этом изнеженном благами гадючнике вырастить сыновей людьми.

Поздний обед не впечатлил. Хотя лютеране и не придерживаются православных постов, но в Томске я и в такое время куда вкуснее и обильнее трапезничал. Благо на комоде в прихожей дожидается приглашение в дом Мезенцева на ужин…

Вместо обмена новостями – разбор бухгалтерских книг. Мы с Герочкой оказались богаче еще на сто тысяч с хвостиком, но после полумиллиона такие деньги уже не воспринимаются большими. Неприятная новость – ни в Англии, ни в Пруссии не удалось получить патенты на взрывчатку. И там и там требовали описания технологии получения и результаты испытаний, а нанятые отцом стряпчие не смогли ответить ни на один заданный вопрос. Ну да и бог с ними. Не больно-то и охота было. Наверное, и не стоило дергаться. Получим патент на зипетрил. Хотя бы для того, чтобы заклятые друзья не смели его производить.

С помощью отцовского друга Ивана Давидовича Якобсона удалось получить подряд на снабжение новыми видами канцтоваров Военного министерства. Это практически гарантировало, что в Адмиралтействе наших скоросшивателей в обозримом будущем не будет. Соперничество за бюджет идет даже в мелочах. Пробную партию – так сказать, в рекламных целях – отвезли в Кабинет и Министерство имуществ. Есть определенные признаки, что и оттуда вскоре последуют заказы.

Лицензии продавать отец не стал, хотя даже нашлась пара желающих отвалить за право производства до двухсот тысяч. Вместо этого Лерхе-старший арендовал более крупное здание, купил оборудование для варки бумаги и картона, нанял почти две сотни мастеровых дополнительно. Есть идеи вывезти специально оформленные и тщательно сделанные образцы на ближайшую Всемирную выставку. Это нескоро – в 1867 году, в Париже.

Не помню уже, с чего Густав Васильевич стал рассказывать об ожидающемся вскоре приезде датской принцессы Дагмары – официальной невесты цесаревича. А вот то, к чему пришел, повергло меня в… Ну, шокировало точно.

– Как ты прекрасно осведомлен, Герман, генерал-кригскомиссар Якобсон явился на русскую службу из Дании. Будучи приверженцем старых обычаев, он обучал датскому языку и своих домочадцев. При дворе ее величества Марии Александровны полагают, что в свите принцессы Дагмары должны быть девушки, способные поддержать беседу на родном для будущей императрицы языке. Надежда Ивановна Якобсон и в силу своего положения, и по годам признана годной. В связи с чем мы с Иваном Давидовичем пришли к согласию, что ты женишься на его дочери. Потрудись до своего отъезда выбрать время на обязательные по такому случаю визиты.

– Но… – только и успел пискнуть я, как получил целую лекцию о… о, едрешкин корень, международном положении – иначе и не скажешь.

Оказалось, что этот союз, кроме сговора двух друзей, активно приветствовался еще и лидером так называемой немецкой партии в России, принцем Ольденбургским. И все было куда сложнее, чем могло показаться.

Не одного меня настораживало увлечение наследника престола русской стариной. Не только моя Василина накапливала в специальном ящичке бюро проскальзывающие в публицистике высказывания Никсы и его воспитателей – Победоносцева и графа Строганова. Сильные мира сего не любили сюрпризов и желали сохранить свое положение и после смены имени самодержца Российского. И не всем из этих самых сильных повезло родиться с русской фамилией.

Но что еще хуже – некоторые имели и вовсе немецкие имена, что после поражения Дании от армии Австро-Прусского союза могло привести к большим неприятностям. Будет ли способна жена будущего императора отличать пруссаков от прибалтов? И станет ли прислушиваться к ее советам, к ее мнению молодой цесаревич? Как говорится, в ночной тиши песня кукушки звучит особенно громко! Тем более что, как говорят в Гессене: «Mann und Weib sind ein Leib». «Муж и жена – одна плоть».