Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) - Эдвард Сент-Обин

— Ну давай же! — проговорила Кэролайн Порлок. — Мы обещали приехать пораньше и оказать моральную поддержку.

«Моральная поддержка в Читли точно нужна», — беззвучно сказал себе Питер Порлок, до сих пор оглоушенный утренним разговором с Сонни.

Они ехали по подъездной аллее мимо безмятежных оленей и старых дубов. Питер подумал, что Сонни относится к тем англичанам, для которых «мой дом — моя крепость», только вот стоит ли поднимать эту тему в своем знаменитом телеэфире? «Пожалуй, нет», — поразмыслив, решил Питер, когда «субару», который вела Кэролайн, пролетел меж стойками ворот.

Николас Пратт раскинулся на заднем сиденье машины Далантуров. «На мир нужно смотреть именно так — из окна лимузина», — подумал он.

Каре ягненка было божественно, сыры, утром доставленные самолетом из Франции, — потрясающи, Шато О-Брион 1970 года — «très buvable»[41], как скромно отметил посол.

— Et la comtesse, est-elle bien née?[42] — спросила Жаклин, возвращая разговор к Бриджит, дабы попотчевать супруга интересными подробностями ее происхождения.

— Pas du tout[43], — ответил Николас с сильным английским акцентом.

— Из грязи да в князи! — воскликнул Жак Далантур, гордившийся, что владеет разговорным английским.

Николас подумал, что и о Жаклин можно сказать то же самое, оттого она так и восторгается высоким социальным положением. Ее мать была дочерью ливанского торговца оружием и выскочила за Филлипа дю Тана, невзрачного нищего барона, не способного ни баловать ее, как папаша, ни уберечь от баловства. Жаклин не столько на свет произвели, сколько открыли, как номерной счет где-нибудь в Союзе швейцарских банков. От матери ей достались землистый цвет лица и опущенные уголки рта — Жаклин обошлась бы и без большого отцовского носа. Впрочем, ее, с детства известную наследницу крупного состояния, большинство обывателей считали ожившей фотографией, громким именем во плоти, ходячим банковским счетом.

— Поэтому ты на ней не женился? — подначила Жаклин.

— Да я настолько bien né, что на двоих хватит, — важно ответил Николас. — Только, знаешь, я уже не такой сноб, как раньше.

Посол оценивающе поднял палец.

— Теперь ты лучший сноб, — заявил он с лукавым видом.

— Разновидностей снобизма много, — заметила Жаклин. — Всеми восхищаться нельзя.

— Снобизм — такая вещь, в которой нужна особая избирательность, — вставил Николас.

— Некоторые вещи, например нетерпимость к глупцам или к свиньям за столом, — никакой не снобизм, а здравый смысл, — проговорила Жаклин.

— Однако порой без свиней за столом никак, — возразил лукавый посол.

Николас подумал, что, вообще-то, дипломатов давно вытеснили телефоны, а они все гордятся собой так, словно решают проблемы государственной важности. Однажды он наблюдал, как Жак Далантур складывает свое пальто, вешает на перила и объявляет пафосным тоном человека, отказывающегося от мировой в Войне за испанское наследство{125}: «Пальто я повешу сюда». Потом он положил шляпу на соседний стул и, сама изощренность, добавил: «А вот шляпу я положу сюда. Иначе она упадет». Со стороны казалось, посол намекает, что при ином раскладе жесткий брачный контракт оставляет лазейки.

— Если свиньи сидят за столом, значит они уже не свиньи, — миролюбиво проговорила Жаклин.

Люди ненавидят тех, кого обидели. Словно вспомнив этот закон, Сонни после разговора с Питером Порлоком стал совершенно нетерпим к Бриджит. Он даже в детскую заглянул, только бы с ней не сталкиваться.

— Папа, что ты здесь делаешь? — спросила Белинда.

— Пришел проведать свою любимую малышку, — прогудел в ответ Сонни.

— Вот так счастливая девочка! — заворковала няня. — Твой отец, человек очень занятый, пришел к тебе в такой важный день!

— Не беспокойтесь, — сказал Сонни няньке. — Я с ней посижу.

— Да, сэр, — отозвалась та елейным голоском.

— Ну, чем вы занимались? — спросил Сонни, потирая руки.

— Книжку читали.

— А что за книжка? — поинтересовался Сонни.

— Про школьную экскурсию, — смущенно ответила Белинда.

— И куда поехали дети?

— В музей восковых фигур.

— В Музей мадам Тюссо?

— Да. Тим и Джейн — озорники. Они спрятались и остались в музее после закрытия. Ночью восковые фигуры ожили и давай танцевать друг с другом, прямо как люди. Они и с детьми подружились. Папа, прочитай мне эту сказку, пожалуйста!

— Но вы же только что ее читали! — удивился Сонни.

— Это моя любимая. Ты еще лучше ее прочитаешь. Ну пожалуйста! — взмолилась Белинда.

— Конечно прочитаю! С удовольствием.

Сонни поклонился, словно его попросили выступить на сельхозвыставке. Раз уж забрел в детскую, можно и хорошее впечатление произвести. Тем более Белинду он обожает и заострить на этом внимание незазорно. Нехорошо так думать, но ему нужно быть практичным, строить планы на будущее и заботиться о Читли. Если начнется грызня из-за опекунских прав, няня станет ценным свидетелем. Неожиданный визит Сонни в детскую наверняка отложится у нее в памяти. Сонни устроился в старом потрепанном кресле, а Белинда, не веря своему счастью, села ему на колени и прижала голову к мягкому кашемиру его ярко-красного свитера.

— «Все одноклассники Тима и Джейн ликовали, — загудел Сонни. — Они едут на экскурсию в Лондон…»

— Жаль, что ты не можешь поехать, — сказал Дэвид Уиндфолл жене, пряча во внутренний карман смокинга пару презервативов. На всякий случай.

— Развлекайся, дорогой, — прохрипела Джейн, мечтая, чтобы он скорее уехал.

— Как же я развлекусь без тебя? — спросил Дэвид, гадая, хватит ли ему двух презервативов.

— Не глупи, дорогой. Ты еще на трассе обо мне забудешь.

Истинность ее слов Дэвид опровергать не стал.

— Надеюсь, завтра тебе полегчает, — сказал он вместо этого. — Я прямо с утра позвоню.

— Ты ангел, — отозвалась его жена. — Осторожнее на дороге.

Джонни по телефону сказал, что таки сам возьмет машину, и Патрик отправился в Читли один, радуясь, что может выехать засветло. Он изумлялся тому, с каким бешеным энтузиазмом прежде ходил по вечеринкам. Основывался энтузиазм на надежде, так и не оправдавшейся, что тревоги и ощущение никчемности исчезнут, едва его жизнь покроется сверкающим напылением гламура. Для этого нужно отказаться от своего мировоззрения, нужно превратиться в чужака, листающего дневник Патрика Мелроуза, нужно поверить, что, купаясь в лучах чужой славы, можно не искать своей.