Гаттак - Евгений Ильичёв

людей к возвращению «Магеллана»? Решил, что сможешь сделать из своего последыша пример для подражания, лидера? Возомнил себя богом, способным повелевать судьбами людей?

— Ты прав, Леонид, — спокойно ответила голограмма Мечникова, — но лишь отчасти.

— И где же ты прокололся? Не учел фактор свободы воли?

— Именно так, — Герман прошелся возле капсул со спящими внутри людьми и продолжил. — Я действительно считал, что смогу воспитать из Игоря настоящего лидера, человека, способного повести за собой миллионы людей, правителя, который сможет объединить народы Пустоши и дать тебе отпор. Но ты прав, я не учел одной маленькой детали — у каждого живого существа во вселенной есть душа и свободная воля. Даже если наши порывы и деяния преисполнены благородства, мы не в силах навязать их другим людям против их воли. С Игорем вышло именно так. Он был спасен мной и теоретически должен был чувствовать себя обязанным. Во всяком случае, я тогда так думал. Это место мне показали последние уцелевшие жнецы, Гравитон принял меня и позволил с собой работать. Здесь я укрыл от тебя Игоря, вырастил его в этой капсуле, — Герман провел над капсулой с мужчиной несуществующей рукой, словно гладя ее. — Я был ограничен во времени. После битвы у кнесова града я был сильно ранен, но мне удалось выжить, спасти Марию и Игоря. Но позволить себе ждать его биологического взросления я не мог, как не мог и обеспечить его безопасность. Технологии Гравитона позволили мне ускорить его взросление, а после рождения Алексы мы с Марией поместили сюда и ее. Первоначальный план состоял в том, что мы с Марией, покуда живы, будем формировать на планете сопротивление и готовить почву для финального противостояния. Я перенес часть моего сознания в голову Игоря, воспитал его как настоящего мужчину. Алекса же получила часть жизненного опыта Марии и должна была стать верной опорой Игорю в его будущей борьбе.

— И план сработал бы, подави ты в себе человечность, — протянул Бор, — но ты опять проявил свое человеколюбие. Ты мог внедрить в головы этих людей все что угодно, мог запрограммировать их по своему усмотрению, и они вышли бы из капсул полными решимости бороться со мной. Но ты намеренно отказался поработить их разум. Ты лишь дал им информацию, надеясь, что они сами выберут тот путь, который ты им уготовил. Ты надеялся на это, Герман, и ты просчитался.

— Все верно. Просчитался. Я совершил ту же ошибку, что и ты. Я не учел фактор свободы воли.

— А разве я совершил эту ошибку? — удивился Бор.

— Насколько я вижу, да.

— Да что ты можешь видеть? Ты затворник, пленник Гравитона, наивно полагавший справиться со мной с его мощью. Ты не смог бы понять и сотой доли тех знаний, что здесь сокрыты. Твои импланты в голове не были рассчитаны на такие нагрузки. Что ты вообще способен увидеть отсюда? Пока ты прозябал здесь, там, наверху, кипела жизнь, рождались и умирали кореллы. Они служили мне. Они слушались меня. Они меня боготворили. Я видел рост, прогресс, мощь. А что видел ты? Эти стены? Древние, неподвластные тебе алгоритмы? Ты смешон, Герман.

— Я увидел этого мальчика, — Герман показал на Гаттака, корчащегося на полу от боли. — Он твое дитя, но ты бросил его в ту же секунду, как необходимость в нем отпала. Ты видишь в нем лишь инструмент, вместилище для себя самого — своеобразный транспорт и одновременно ключ к Гравитону. Я же вижу человека, способного к состраданию, человека, скорбящего по ближнему своему. Человека, полного решимости пойти против тебя и твоей воли.

— Против моей воли? — насмешливо взревел Бор. — Да что ты знаешь о масштабах моей воли?

По его велению Гаттак вдруг резко поднялся и бросился на капсулу с девушкой. Он бил ее кулаками, разбивая костяшки пальцев в кровь, пинал прозрачные стенки ногами, разбивал о бронированное стекло лицо.

— Зачем все это? — спросил Герман.

— А просто так, чтобы у тебя не возникало больше сомнений в том, что никто на этой планете, включая коренное население, не обладает никакой собственной волей. Все подчиняются мне. Мне одному! Я волен убить их всех до единого и вновь создать мир из их праха. И новый мир будет таким же! Ничто в этом мире не происходит вопреки моей воле. Так было, так есть и так будет. А твои друзья на «Магеллане» в скором времени сделают то, что позволит мне поработить и их.

Гаттак, отпущенный наконец из железной хватки разума Бора, без сил упал на пол под окровавленной капсулой и мелко задрожал, сворачиваясь в комок.

— То есть ты выдвинул ультиматум?

— Да.

— И считаешь, что они попытаются победить тебя твоим же оружием?

— Это единственный логичный ход, на который Веровой может пойти в данном случае. Им придется скрестить ЦУП с квантовым компьютером «Магеллана». Они сделают то, чего не успел сделать я. Я везде, Герман. Я тут, я в каждом компьютере на планете. Я в каждом спутнике на орбите Земли. И я в ЦУПе. О да, я хорошо подстраховался. Я так искусно замел следы и так мастерски спрятал вирус, что никто, даже сам ЦУП не смог его обнаружить. Все эти годы, Герман, я ждал. Ждал, когда смогу своими руками создать «Магеллану» такие проблемы, для решения которых потребуется помощь квантового компьютера. И этот день настал. Они уже проиграли. Я завладею «Магелланом», а к Земле вернется крейсер мертвецов. И это будет крейсер с семью миллиардами эмбрионов на борту. Семь миллиардов отборных людей!

— А что будет с теми, кто уже живет на планете?

— Они уже выполнили свою функцию. Они развили планету, освоили леса, поля, реки, моря — построили остов моей будущей империи. Но они гниль, Герман! Люди второго сорта. Все эти кореллы, небесные люди… Все они имеют генетический дефект. Никого из них не удастся воспитать полноценными рабами, покуда в них будет жить их генетическая память. Память о том, что когда-то они были свободными. Взгляни на него, Герман, — и Мечников с тоской в глазах посмотрел на истерзанного Гаттака. — Ты не знаешь, а ведь он борется. Сопротивляется мне всю свою никчемную жизнь. Он боролся, когда я его растил, боролся, когда твои люди выжгли меня из него. Он продолжил делать это даже тогда, когда я открылся ему и проник в его голову. А ведь он был моим лучшим экземпляром, моей гордостью. Остальные же куда хуже его, можешь мне поверить. Они алчны до власти, до богатства и сытости. Они готовы землю жрать, лишь бы не лишиться того, чего уже достигли. Более того, они перестали меня бояться, решили, что их судьбы отныне находятся в их собственных руках. Я мог бы их всех наказать за это, но я не стал. Управлять людьми, считающими себя выше закона, выше остальных, куда проще, чем безвольными марионетками. Таким необходимо лишь задавать нужный вектор, внушать правильные идеи, а все остальное они додумают и сделают сами. Знал бы ты, Герман, как мне опостылели их молитвы на заре моего восхождения. «Всемогущий Бор, сделай так, чтобы я смог летать…», «О, всемогущий Бор, подари мне здоровье…», «Дай мне сил идти дальше…», «Укажи мне путь…», «Подари мне семью…», «Избавь нас от голода…», сделай то, сделай сё… мерзость! — Бор умудрился голосом изобразить плевок. — Они ничто без своей воли. Полагаясь только на меня, они перестали развиваться сами. Мне пришлось уйти в тень, чтобы хоть как-то их растормошить. И куда они пришли в итоге? Гражданская война, тоталитарный режим, чистки, репрессии, голод, геноцид. Они протянули на планете так долго только благодаря моему присутствию, а развились до атомной энергетики и космических полетов уже без моего участия. И если я вновь не вмешаюсь, если не организую им второе свое пришествие, они попросту уничтожат сами себя. Разнесут планету в щепки так же, как делали это мы, так же, как делали это местные аборигены.

— И потому тебе нужен «Магеллан»? Думаешь, начав с нуля, ты сможешь взрастить нормальное общество? Послушный, покладистый, разумный скот?

— Все люди — скот. Что на этой планете, что на нашей с тобой родине. Разница лишь в том, какие сторожевые псы им управляют. Мне придется уничтожить этот мир, дабы получить второй шанс для создания лучшей его версии.

— А где гарантия, что во второй раз получится?

— Гарантия, враг мой, в том, что у следующей цивилизации я напрочь