Водяра - Артур Таболов

- Я хотел спросить, понравилась вам музычка?

- Не знаю. Скорее нет.

- Ответ неправильный. Нужно отвечать: "В этом опусе много интересной музыки". Таким образом вы выскажете свое мнение, при этом не обидите автора и покажете себя тонким ценителем современного искусства. Что вы пьете?

- "Хеннесси".

- Да будет вам. В этом баре "Хеннесси" нет.

- Для кого нет, для кого есть. Хотите?

- Кто же отказывается от халявной выпивки?

По знаку Алихана подошел бармен с пузатой бутылкой, извлеченной из-под стойки.

- Налейте моему гостю.

- Полтора двойных, - распорядился гость. - Одинар - сорок два грамма, двойной - восемьдесят четыре, полтора двойных - сто двадцать шесть, - объяснил он Алихану. - Мне в самый раз.

- Ну и наглец же ты, Гоша! - покачал головой бармен.

- Гоша - это я. А вы?

- Алихан.

- Ваше здоровье, Алихан! - Гоша одним махом выпил коньяк и доверительно наклонился к собеседнику. - Ваша фигура заинтриговала весь музыкальный бомонд. Приходит, пьет "Хеннесси" из-под стойки, молча уходит. Меня все время подмывает сказать, что вы эмиссар французской звукозаписывающей фирмы "Мюзик рекордер". Прибыл в Россию инкогнито для поиска музыкальных талантов. Кто вы, если не секрет?

- Да так, работаю на местном ликероводочном заводе, - уклонился от ответа Алихан.

- Кем?

- Прислугой за все. Я хозяин завода.

- Святые угодники! - поразился Гоша. - А я рассказываю ему, что такое двойной коньяк!

- Вы композитор? - спросил Алихан.

- Боже упаси. Разве я похож на композитора? Предложили горящую путевку, за смешные деньги, почему нет?

- Вы кто?

- Я и сам иногда спрашиваю себя, кто я. Не знаю. Специалист по всему модному. Модная музыка, модный театр, модная живопись. А деньги зарабатываю в "МК-бульвар". Светская хроника, скандалы в благородных семействах.

- Похоже, вам не очень нравится работа, - предположил Алихан.

- Работа нравится, зарплата не нравится.

- Сколько вы зарабатываете?

- Не сыпьте мне соль на раны.

- А все-таки?

- Сотен пять. Баксов, понятное дело. Иногда больше, иногда меньше. Как повезет.

- Я предлагаю вам полторы тысячи.

- Мне? - изумился Гоша. - Вот уж день неожиданностей! За что? Самое большое, на что я способен, - это быть у вас дегустатором. Да и то плохим. Дегустаторы, я читал, никогда не проглатывают водку, выплевывают. Я этого не смогу. Выплевать водку? Нет, это противоестественно.

Алихан объяснил, в чем будет заключать его работа. Культурная программа. Все, о чем говорят в Москве. Что смотрят, что слушают, о чем спорят.

- Согласны?

- Он спрашивает! Когда приступать?

- Вы уже приступили.

- Нет, еще нет, - возразил Гоша. - И пока не приступили, хочу спросить. Потом будет неловко. Зачем вам это?

Алихан задумался и ответил:

- Не знаю.

Вернисаж "Новых реалистов" на Варшавке был одним из мероприятий культурной программы, которую Гоша подготовил для своего нового шефа.

Алихан не понимал, что заставило его купить "Портрет подруги художника". Решение пришло вдруг, неожиданно для него самого, от растущего раздражения, с каким он наблюдал, как словно бы тянутся к картине жадные руки участников аукциона, жадные и скаредные, набавляющие по пятьсот долларов, чтобы случайно не переплатить. Картину привезли в Рузу, она долго лежала нераспакованной в гостиной. Сначала были важные и срочные дела с грузинами, потом неотложные дела кончились, но Алихан медлил. Все время было ощущение, что есть у него что-то греющее сердце, как припрятанное яблоко в норильском детстве. Но он будто бы боялся, что яблоко окажется червивым, опасение возможного разочарования мешало ему снять с холста оберточную бумагу.

Однажды декабрьским вечером Алихан ждал Гошу, чтобы ехать в Большой зал консерватории на концерт Спивакова. Рано стемнело. Снежная крупка шуршала по черным стеклам. В камине догорали угли. Гоша опаздывал. Алихан хотел позвонить, но вместо этого подошел к картине, разрезал шпагат и выпростал холст из упаковки. И снова, как в выставочном зале на Варшавке, опалило зеленым свечением глаз, бесстыдной обнаженностью натуры, сжалось сердце от необъяснимой тоски.

Лариса Ржевская. Самая загадочная женщина Москвы.

Когда приехал Гоша, Алихан сидел в кресле, а на стуле перед ним, среди обрывков шпагата и оберточной бумаги, будто очищенный от шелухи, стоял "Портрет подруги художника". Как всегда бывает с вещами, принесенными из магазина, картина казалась больше, чем в выставочном зале, краски ярче, нежнее.

- Любуетесь приобретением? - поинтересовался Гоша. - Хорошая картинка. Через десять лет она будет стоить тысяч сто. Шеф, нам пора ехать.

- Сегодня мы никуда не едем. Раздевайтесь, садитесь. Можете налить себе коньяка. Налейте и мне.

- Это мне нравится, - оживился Гоша. - Вечерок, посвященный искусству. С учетом того, что самое полное представление об искусстве можно получить только после стакана водки. Или коньяка, без разницы.

- Помолчите, - попросил Алихан.

Через некоторое время он спросил:

- Кто она?

- Да какая вам разница?

- Я спросил.

- Шеф, вы делаете ошибку, - предупредил Гоша. - Натуру нельзя путать с образом. Это разные вещи. Вас колышет, кто позировал Леонардо да Винчи для "Моны Лизы"?

- Я видел "Мону Лизу" в Лувре.

- Сплющило? То есть, произвела она на вас впечатление?

- Почему-то нет. Честно пытался понять, почему это шедевр. Не понял.

- А я о чем? Образ - это натура плюс художник. Плюс искра Божья, которая упала в душу художника. По отдельности они мало интересны. Никогда не заглядывайте за кулисы искусства. Ничего хорошего не увидите.

- Я хочу знать о ней все. Кто она. Чем живет. О чем мечтает. Все, - повторил Алихан.

Гоша пожал плечами:

- Как скажете. Но я вас предупредил.

Мастерская художника Федора Сухова находилась в старом четырехэтажном доме на Неглинке, поставленном на капитальный ремонт. Всех жильцов давно выселили, но ремонт почему-то не начинали, дом разрушался, двор и лестницы заваливались невесть откуда взявшимся хламом - досками, картонными коробками, вспоротыми тюфяками. На трубах теплоцентрали в подвале пригрелись бомжи, в многокомнатных квартирах верхнего этажа, бывших коммуналках, поселились художники - и знаменитые "Новые реалисты", считавшиеся здесь старожилами, и народ попроще, прослышавший, что есть место, где можно на время перекантоваться. Большинство же квартир стояли пустые, с распахнутыми дверями, с выбитыми окнами.