Роза ветров - Андрей Геласимов

— И что же? — спросил его Невельской. — Убедились в ее отсутствии?

— Более чем, смею заверить. — Для пущего эффекта Ухтомский красноречиво потер себе шею в том месте, за которое душил его Казакевич. — А старший офицер у вас — надежнейший во всем российском флоте.

Несмотря на исчерпывающие объяснения, Невельской с трудом сдерживал гнев. Ему хотелось немедленно гнать с «Байкала» мерзкого соглядатая, который ко всему прочему осмелился провоцировать его офицеров, но в то же время он понимал, что сделать это сейчас положительно невозможно.

— Ладно, — поднимаясь, хлопнул он себя по коленям. — Однако нам потребуется оправдание вашей драки. Половина команды видела вас на палубе.

— Я уже все придумал, — поспешил успокоить его Ухтомский. — Можно сообщить экипажу, будто бы я дурно отозвался о невесте господина лейтенанта.

— Нет у меня никакой невесты, — вставил Казакевич.

— Теперь есть, — после недолгой паузы кивнул Невельской. — Поздравляю, Петр Васильевич!

Через два часа командир «Байкала» в сопровождении мичманов Гейсмара и Гроте явился на небольшую площадь рядом с домом Машина. Там уже вовсю шумел и толкался камчатский народ. Люди ждали казни пойманного вора. Одним было весело из-за того, что у них появилось дело, другие успели соскучиться по причине оставленных дома важных дел, кто-то смеялся, кто-то спорил, кто-то хмурился — и все они уже ничуть не замечали прибывших с транспорта моряков, которые перестали быть новостью. Посреди толпы мелькали и дети, оживленно бегавшие меж больших. Судя по всему, никто не знал, когда приведут обреченного. Ни самого командира порта, ни его помощников на площади не было видно.

Невельской со своими мичманами пришел, чтобы не допустить самоуправства. В этом его решении, разумеется, имело место и человеколюбие, однако заглавною целью служило приобретение весьма ценного проводника и переводчика. Алеуты с байдарками, которых обещал в Петербурге барон Врангель, к приходу транспорта в Авачинской бухте так и не появились, идти же к Сахалину и в устье Амура без толмача Невельской просто не мог. Приведенный вчера из лесу человек, насколько успел понять командир «Байкала», владел местными языками, да к тому же умел поладить с туземцами до такой степени, что те приняли его к себе в качестве жениха. Потерять этакого молодца было бы крайним расточительством. Команду транспорта впереди несомненно ожидали встречи с обитателями Приамурья, и Невельской мог уже сейчас головой поручиться, что не всякая из этих встреч окончится миром. Потери времени, неизбежные при любого рода конфликтах, могли, в свою очередь, поставить предприятие под угрозу. Препятствий к выполнению главной задачи хватало и без того.

Выходило, что обида директора Российско-Американской компании, которого буквально принудили год назад показать Невельскому карту и журнал поручика Гаврилова, теперь странным и непредсказуемым образом должна была спасти жизнь влюбленному человеку. Не особенно сопереживая этому чувству, поскольку до сих пор оно было ему незнакомо, Невельской все же испытывал радость от того, что ему предстояло выручить из беды горемыку, да к тому же показать начальнику Камчатки, решившему, будто власти его нет границ, насколько он в действительности заблуждается на сей счет. Особенно в присутствии офицеров из Петербурга.

Когда Машин показался на крыльце своего дома, гомонившая на площади толпа на секунду притихла. Однако начальник Камчатки не стал ничего говорить. Сопровождаемый тщедушным чиновником, встретившим командира «Байкала» за день до этого на берегу бухты, он двинулся прямо в людскую гущу. Позади начальственной пары проталкивался мальчишка в дрянном сюртуке с чужого плеча и с большим барабаном. Пройдя несколько шагов, Машин кивнул ему, и тот начал истово колотить в свой инструмент. Мичманы с транспорта решили, что несуразный грохот призван сообщить о величии местной власти, поэтому с улыбкой переглянулись, но уже в следующее мгновение стала ясна практическая цель барабанных раскатов.

Заслышав этот сигнал, с другого конца площади навстречу первой процессии через толпу стала проталкиваться вторая. Несколько казаков окружали огромного, как вставший на задние лапы медведь, осужденного Юшина, рядом с которым все они казались весьма незначительной силой. Он с легкостью мог бы разметать в стороны это свое окружение, чего, однако, не делал и безропотно шел на звук барабана. Он беспрестанно щурился, будто его слепило солнце, хотя никакого солнца не было и в помине — все небо с раннего утра обложили толстые непроницаемые облака.

Невельской оглянулся в поисках виселицы или любого другого приспособления, с помощью коего мог быть исполнен варварский приговор, но на площади ничего такого не оказалось. Куда и зачем ведут Юшина под барабанный бой, оставалось неясным. Скоро обе процессии остановились, не дойдя до средины площади. Грохот утих, а перед осужденным выступила из толпы небольшая болезненного вида женщина. Гигант глубоко вздохнул и со стоном рухнул перед ней на колени. Толпа совершенно смолкла. На площади сделалось так тихо, что со стороны бухты долетел холодный и чужой крик чаек.

Женщина, застывшая перед Юшиным, не сводила взгляда с его лица. Тот морщился и не смотрел на нее в ответ, опустив голову, отчего на минуту у Невельского даже возникла мысль, что это она, а не командир Петропавловского порта решает участь преступника. Впрочем, взгляд ее выражал скорее печаль и обиду, нежели гнев. Толпа вокруг этих двоих, видимо, понимала происходящее. Никто не вмешивался. Все молча ждали конца этой необыкновенной сцены.

— Она, должно быть, его жена, — шепнул догадливый мичман Гроте. — Неужели ревнует к той инородке?.. Позабыл, как они тут называются…

— Ительмены, — так же шепотом подсказал товарищу мичман Гейсмар.

— Надо же, какие страсти. Прямо Шекспир…

— Отставить, — негромко, но твердо оборвал разговор Невельской.

Удивление мичмана Гроте было понятно ему. Предпочесть туземную девушку законной русской жене, да еще пойти ради нее на преступление казалось глупым и несоразмерным. Тем не менее он сознавал, что Камчатка — это особый мир, и привычным аршином тут ничего не измеришь.

Переведя взгляд на неподвижно стоявшего посреди толпы Машина, он пристально вгляделся в его лицо. Невельскому хотелось найти в нем следы сомнения. Он слишком хорошо помнил свое собственное безразличие к нижним чинам, приведшее матроса Завьялова в эти прекрасные, но абсолютно дикие и наверняка смертельно опасные места. Простое наказание, начавшееся с безделицы, потянуло за собой целый клубок последствий, сумма которых обратила дельного и полезного на любом корабле матроса в жалкое существо без тени каких бы то ни было прав. Теперь же под угрозой, вообще, стояла сама жизнь, и решение — забрать ее у человека или оставить — сосредоточилось в руках у одного командира порта.

Напряженная тишина на площади неожиданно нарушилась отдаленными возгласами и какой-то возней, поднявшейся на дальнем конце. Оттуда к молчаливой средине накатывала третья процессия. Несколько казаков тащили под руки то и дело запинавшегося человека в лохмотьях и с окровавленным лицом. На лбу у него зияла открытая рана. Правой рукой он прижимал к животу левую, лишенную кисти. Кровь щедро капала из нее в жирную грязь.