Магия Луны - Кэтрин Коултер

— Так почему, Виктория? Насколько я понимаю, это и есть твой физический недостаток? Именно в этом ты собиралась признаться? Почему, черт возьми, ты этого не сделала?

Она медленно повернула голову и наконец отважилась открыть глаза и взглянуть в лицо мужу. Он был очень зол на нее. Хотя нет, это была не просто злость. Его захлестнула холодная сдержанная ярость.

— Да, — тихо, ни на что особенно не надеясь, проговорила она. — Это мой физический недостаток. Согласись, нога выглядит ужасно. Именно в этом я хотела признаться.

— Но почему ты молчала? В нашу первую брачную ночь? До свадьбы?

— Я хотела все тебе рассказать в ту ночь, вспомни! Но когда я попыталась, ты решил, что я собираюсь признаться в потере девственности. Ты так упивался мнимым оскорблением, нанесенным твоему доброму имени, что не желал ничего слушать. Тебе не нужна была правда!

Казалось, Рафаэль не обратил никакого внимания на ее слова. Возможно, до него даже не дошел их смысл. Немного поразмыслив, он снова заговорил:

— Воистину нет ничего тайного, что не стало бы явным! За последний час мне стало очень многое понятно из того, что я раньше никак не мог объяснить. Например, я вспоминаю ночь, когда спас тебя от контрабандистов. Ты бежала от меня и упала. Наверняка ты тогда сильно ушибла ногу, но ничего мне не объяснила. Было и еще несколько случаев… Ты отчаянно старалась, чтобы я не узнал, что ты.., не вся целая.

Виктория почувствовала, что под теплым одеялом ее внезапно охватил озноб. А обличительный монолог продолжался:

— Итак, ты решила наказать меня молчанием. Твое тупое упрямство превратило мою жизнь в сущий ад, хоть это ты понимаешь? Ты вообще собиралась когда-нибудь довериться мне? Или я был обречен всю оставшуюся жизнь спать за плотно задернутым пологом и не видеть тела жены?

— Я собиралась рассказать тебе, — устало прошептала Виктория, но в ответ услышала только очередную резкость. — Но это чистая правда! — Она повысила голос и почувствовала, что в ее душе начинают подниматься волны праведного гнева. — Как ты смел подумать, Рафаэль, что я хотела признаться в любовной связи с твоим братом! Ты мне не поверил, был груб со мной! Как ты мог заподозрить меня в подлости и низости! Я же не давала никакого повода! Почему же я должна была выложить тебе всю правду? Разве ты ее заслужил?

Создавалось впечатление, что он слушает ее, но ничего не слышит. Дождавшись конца гневной тирады, он очень спокойно произнес:

— Когда мы в последний раз занимались любовью, ты все время лежала на левом боку. Ты страстно отвечала на мои ласки, хотела их и при этом чувствовала себя в полной безопасности. Я ведь всегда боялся быть с тобой слишком требовательным. И в ту ночь я не просил тебя лечь на спину или на живот. Я никогда не пытался дотронуться до каждой клеточки твоего тела ни руками, ни губами.

— Я боялась, что уродство оттолкнет тебя, ты почувствуешь ко мне отвращение…

— А почему ты считаешь, что этого не произошло? У Виктории перехватило дыхание. И все ее существо пронзила боль. Огромная, жестокая боль, оставляющая в покое тело, но уничтожающая душу. По сравнению с ней боль в израненной ноге казалась мелочью, пустяком.

— Уходи, — сказала она, понимая, что больше не выдержит. — Прошу тебя, не говори ничего, просто уходи.

— Да, скорее всего я так и поступлю. Но сперва я закончу начатое. — Он сел на кровать, откинул одеяло и убрал остывшее полотенце. Кожа на бедре покраснела. Он легонько провел рукой по грубому шраму. Мышцы были мягкими, расслабленными.

— Все хорошо, — удовлетворенно отметил он и встал. — Теперь тебе следует поспать.

. С этими словами он круто повернулся и вышел из спальни.

Виктория еще долго смотрела на закрывшуюся дверь. Потом медленно, по давно укоренившейся привычке, начала массировать бедро.

Она честно постаралась уснуть, но не смогла. Спать совершенно не хотелось. Немного поворочавшись, она откинула одеяло и встала. Небольно. Она сделала несколько шагов и перенесла весь свой вес на левую ногу. Все равно небольно. Действительно все прошло.

Через десять минут Виктория уже была одета. Тодди, наверное, еще не вернулась на конюшню. Что ж, это не имеет значения. Она пойдет на пруд Флетчера пешком.

* * *

Прислонившись к толстому стволу старого клена, Виктория моментально уснула. Не помешали даже громкие вопли возмущенного Кларенса. Она не подумала принести ему хлеба и теперь была за это наказана. Он и ближайшие родственники подняли такой галдеж, что непонятно было, как она умудрилась уснуть.

Она проснулась внезапно. Голова была на удивление ясная. Виктория немного озябла: клонившееся к закату солнце уже не согревало ее своими теплыми лучами. Еще не открыв глаза, она вдруг поняла, что рядом стоит Рафаэль и загораживает от нее солнце.

Он действительно возвышался над ней: ноги слегка расставлены, руки на бедрах. Ему очень шел костюм для верховой езды, подчеркивая стройную, крепкую, мускулистую фигуру. Роскошная шевелюра переливалась на солнце всеми оттенками черного цвета: от серебристо-серого, как глаза, до насыщенного густого цвета воронова крыла. Виктория могла временами обожать мужа или ненавидеть его, но не оценить его строгую мужскую красоту было невозможно.

— Как ты можешь спать при таком шуме? — поинтересовался он.

— Я привыкла к Кларенсу. Он просто сердится, что я не догадалась принести ему хлеба.

— А кто такой Кларенс?

— Вон тот неповоротливый селезень, который орет громче всех.

— Какой он жирный и противный! — скривился Рафаэль.

— Он очень ласковый и дружелюбный, если его досыта накормить хлебом.

— Да, — задумчиво протянул Рафаэль. Между ними повисло тяжелое неловкое молчание. Кларенс, убедившись, что новый пришелец тоже не принес хлеба, важно проследовал к пруду. Он бесшумно скользнул в воду и величаво поплыл, словно приглашая родичей последовать его примеру. Неожиданно для самого себя Рафаэль понял, что улыбается.

— Расскажи мне об этом.

Виктория недоуменно взглянула на мужа.

— Расскажи, когда и где это произошло. Он сел рядом, тоже облокотившись о кленовый ствол. Некоторое время оба молчали, внимательно наблюдая за водными процедурами Кларенса и его многочисленного семейства.

«Почему бы и нет?» — подумала Виктория.

— Мне было восемь лет. Я каталась верхом. Я с самого раннего детства очень любила это занятие. У меня неплохо получалось. Я считала себя вполне взрослой в восемь лет и к тому же лихой наездницей. Грума у меня не было. В тот день мне очень не везло. Моего пони укусила пчела. Это так странно… Он испугался и сбросил меня. Я ударилась о забор. К несчастью, торчавший огромный ржавый гвоздь сильно распорол мне ногу. — На секунду она замолчала, отчетливо вспомнив ужасную боль и сменивший ее шок… Воспоминания были столь реальными, что она побледнела и почувствовала легкую тошноту.