Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

– Осмелюсь возразить, ваше сиятельство, – смущенно произнес Александр Андреевич. – Со шведами, да и вообще с европейцами, Россия добивалась не раз успеха на дипломатическом поприще. И ваш батюшка сумел довести до успеха Абовские переговоры со шведами.

«Молодец», – подумал Румянцев. И вспомнил бешеную скачку в Петербург с вестью о мире в 1743 году. Больше двадцати лет промелькнуло с той поры. Сколько уже событий произошло в России, да и в его жизни!

– Ну что ж, и с турками и татарами нужно доводить дело до конца. Потомки наши не простят нам никаких упущений на юге России, – твердо сказал Румянцев.

Что, казалось бы, не жить тихо, спокойно, как тысячи именитых людей? Жена хозяйственная, умная, заботливая, славные сыновья, наследники его графского имени, продолжатели рода его, почет и уважение со стороны всех, кто его окружает, кто с ним сотрудничает. Каждое слово его слушают со вниманием и готовностью его исполнить. Там, в Петербурге, тоже к нему внимательны и готовы оказать содействие в его административных стараниях. Да и слава победителя в недавней войне все еще греет его молодое, горячее сердце. Вроде бы все есть, что только можно пожелать. Что еще нужно человеку? Но нет, Петр Александрович Румянцев недоволен. Его пылкая натура жаждала не такой тихой, мирной жизни. Неохотно возвращался домой после дальних поездок. Любовь жены не согревала его. Ласки детей не проникали в суровую душу воина.

И он, испросив разрешения императрицы, задумал поехать в Петербург. Мать его, Мария Андреевна, уже присмотрела по его просьбе дом, в котором он мог бы жить. Одно пока удерживало в Глухове: вместе с женой ему не хотелось оказаться в Петербурге. Мать, как обычно, уговаривала его жить с женой в согласии и покое. Письма ее полны ожиданием скорой встречи:

«Петр Александрович, свет мой, здравствуй! Отправляются отсюдова два иностранных офицера к вам, в Малороссию, которые были у меня и просили, чтоб рекомендовать их вам в милость. А я, свет мой, прошу вас уведомить меня, как вы сюда скоро будете, потому что писем давно не получала от вас. Я, слава Богу, и все наши в добром здравии. Отпиши, как будешь к нам. Впрочем, буди с тобою милость Божия и мое вечное благословение. Декабря 2-го дня 1765 года».

В письмах Мария Андреевна подробно рассказывает о поисках хорошего дома, в котором семье Румянцевых было бы удобно. Она уверяет сына, что приезд в Петербург будет полезен ему и по службе, и по душе. Наконец она сняла дом Ивана Ивановича Дивова, который «состоит по Мойке, и в нем вся исправность: стулья и весь мебель; цена по семьдесят рублев в месяц, а ниже нигде не можно сыскать, и старалась, чтоб поблизости… А что надобно, то Яков Александрович (Брюс. – В. П.) все приказал исправить».

Как всегда, письма ее были торопливыми, написанными перед отправкой курьеров. Ей все некогда: то дежурства в Зимнем, то в Царском Селе, а все вечера за картами. «Я весьма о том радуюсь, что скоро с вами увижусь», – писала она сыну.

Но Румянцев все же решительно отклонил поездку в Петербург вместе с семьей. 25 января 1766 года он один выехал в Петербург.

А уже 28 января ему вдогонку графиня Румянцева писала из Глухова: «Батюшка мой Петр Александрыч. После отъезда твоего вдруг такая погода стала, что весь снег согнала и дождь, как летом, идет. Я думаю, тяжело ехать в обозе. Мне привезли ковер из Степкова; сожалею, что ты его не видел… Все сие старанием Анны Ивановны Каховской. Пустоты и скуки глуховской описать не можно после такого людства, итак, теперь не больше как человек шесть, а то все разъехались и разъезжаются. Дети, слава Богу, здоровы, живут возле меня. Прости, батюшка, в мыслях целую, а дети, припадая, просят благословения, а мне верь, что до конца пребуду покорная, верная жена г. К. Румянцева…»

Нетерпеливо ожидает писем Екатерина Михайловна… Вроде бы уже все ей ясно, но все еще надеется, ждет, мучается, страдает… Бегут дни за днями… Тяжко жить с Петром Александровичем – характер у него крутой: суровый, беспокойный, деспотичный. А без него совсем невмоготу. Опустел Глухов, словно вымер. Кто уехал вместе с графом Румянцевым в Петербург, кто в свои деревни, кто исполнять его распоряжения. Дела в Малороссии разворачивались большие… Сколько люда понаехало за последние месяцы сюда, всем находилось дело.

Екатерина Михайловна жила полной жизнью только тогда, когда видела своего любимого. Как только он уезжал хоть на день, так сразу на нее наваливалась тоска, что просто не знала, куда себя девать. Вроде бы занималась хозяйством, детьми, встречалась со знакомыми и друзьями, но все время где-то подспудно жила тоска, и ничем ее невозможно было развеять. Часто писала ему письма, стремилась не пропустить ни одной почты, хотя порой и писать-то было не о чем: жили тихо и скучно.

…13 мая 1766 года. Весна в полном разгаре. Казалось бы, радоваться надо солнцу, теплу, песням птичьим. Но получила письмо от мужа и узнала, что он болеет, валяется в постели. Екатерина Михайловна сама страдала той же болезнью, знала, что такое почечуй*.

Немного успокоилась, когда получила от графа письмо, в котором он сообщал, что поправляется, начал снова выезжать в свет, был с графом Григорием Григорьевичем Орловым на охоте. «Какое великое порадование чувствуешь, когда любимый друг не забывает тебя и тешит своими весточками, – радостно думала графиня Румянцева. – Слава богу, что ему стало полегче, только колики частые продолжают его мучить. Знать, нам обоим определено одною болезнью страдать… О господи, как я мучилась им третьего дня, давно так не страдала, целую ночь провела без сна…»

Екатерина Михайловна все эти дни ждала весточки о возвращении графа Румянцева в Глухов, но Петр Александрович присылал лишь редкие письма, но о своем ближайшем приезде ничего не сообщал.

Она только что вернулась из Батурина, ночевала там две ночи. Провела время хорошо: побывала на суконной фабрике, осматривала красильню, ковровую мастерскую, любовалась коврами редкой красоты. А вернулась в Глухов, развернула газеты и узнала, что скончались два ее старых знакомых: 10 апреля умер граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, а 7 апреля скончался барон Корф, посланник в Копенгагене. К тому же и генерал Брандт заболел – его было особенно жаль Екатерине Михайловне, уж очень у него большая семья. Вроде бы все уже переболели в Великий пост, а вот поди ж ты…

Как обычно, после обеда сыновья ускакали верхом на прогулку, а Екатерина Михайловна занималась хозяйством. Прежде всего нужно разобраться с садовником. Подрался с мастером, избил отца…

– Приведите мне садовника-немчина, – приказала она.

Вошел молодой человек красивой наружности, вежливо, с поклоном приветствовал ее.

– Ну что ты скажешь? Два месяца назад, когда мы были в Ахтырке и Каплуковке, ты пошел в оранжерею, запер двери и лучшие, крайние деревья померанцевые обрубил, оставил одни корни… А когда выходил оттудова, спокойно запер двери, успел еще и одно фиговое дерево свалить.

– Истинно, барыня, истинно, бес попутал, злая горячка, ничего не помню, что творил, господи…