Осколки великой мечты - Анна и Сергей Литвиновы

Первый кожаный хлебнул сока и бросил на стойку пятисотрублевую купюру.

– Сдачу себе оставь, – лениво приказал он бармену.

Оба сползли с высоких табуреток.

– Босса замочили, – сказал второй, когда они отошли от стойки.

Первый промолчал.

– Что будем делать? – продолжил второй.

Первый по-прежнему не отзывался.

– Мы же за его бабой едем…

– Билеты есть, – наконец процедил первый. – Бабки есть. Упремся – разберемся. Полетели.

– Может, на хрен ее, эту Испанию?

– Ты че, дурак? Тебе сказали – летим. Оттуда позвоним и спросим, че теперь дальше делать.

Два «быка» спустились на темное летное поле и неспешно, с достоинством отправились к ночному аэропортовскому автобусу.

То же самое время.

Ника

Услышав сообщение о гибели Соломатина, Ника ринулась наверх, в свою спальню. Сенсоры, включавшие свет, еле поспевали за ее поспешными шагами. Запыхавшись, она подошла к комоду. Встала перед родительской фотографией.

Старая, давно выцветшая карточка – она была с ней еще в общаге радиотеха, она провезла ее с собой по всем съемным квартирам, гостиницам, пансионам… После удачной рыбалки папа обнимает маму, и оба с трудом удерживают щуку с еще живыми, злыми глазами…

– Мамочка! Папуля! – прошептала Ника. Слезы бились в глаза. – Я сделала это, я – отомстила за вас!

Щука на фотографии осталась прежней. Но выражение лиц родителей, как показалось Нике, неуловимо изменилось.

«Я горжусь тобой, Верочка!» – говорили глаза папы.

«Дочка, только будь осторожной!» – просила мама.

Нику переполняло счастье – и безмерная усталость.

Она взяла с комода фотографию родителей и без сил рухнула на кровать. Теперь папа и мама были рядом с ней. Теперь они могли быть спокойны: за них – отомстили.

Сказалось безумное напряжение последних дней: Никину грудь разрывали слезы, и не было сил даже шевельнуться. Гордые мысли бродили в голове как-то вяло и совсем не походили на истинный победный кураж.

«Я все просчитала правильно – Соломатина убрали его же бывшие покровители. Они не могли поступить иначе – после того как в дело вмешался Кислов. Пусть его программу сняли с эфира… Запретили – значит, было за что запрещать… Значит, покровители Соломатина решили, что он их сдал…

Значит, Кислов успел как-то засветить документы, скопированные у Соломатина… Этого я и хотела… Я должна гордиться собой… Гордиться своим планом…»

Но вместо гордости и душевного подъема навалилась смертельная усталость. Ника внезапно почувствовала сильный озноб. Разбирать постель не стала, просто забралась под меховое покрывало.

«Мне нужно довести игру до конца. Позвонить Полонскому, позвонить Кислову».

Она потянулась к телефону, но рука не послушалась, она казалась безумно тяжелой. Не достав до аппарата, кисть упала на постель. Сердце билось как сумасшедшее, каждый его удар отдавался болью.

«Что со мной? Я заболела? – не понимала Ника. – Нужно вызвать врача? Может быть, позвать горничную? Да ладно, сейчас отпустит… Я просто полежу спокойно, и все пройдет…»

Ника вытянулась на кровати, попыталась расслабиться, отогнать тревожные мысли, сконцентрировать внимание на причудливом узоре лепнины, украшающей потолок.

Сквозь плотные шторы она увидела: мимо дома проезжает машина. Дальний свет фар был безжалостно ярок.

«Опять к Мишке гости», – безразлично подумала Ника. Фирмач Мишка жил на соседней улице и вел преимущественно ночной образ жизни.

Но машина остановилась у ее ворот. Требовательно просигналила.

Ника взглянула на циферблат: час ночи. Кто это? Сигнал машины ей незнаком – как гудят баргузиновские джипы или «Пунто» Кати Калашниковой, она знает.

Ника мгновенно позабыла про свою болезнь. Рывком вскочила с постели.

Шантажист, больше некому! Решил заглянуть на огонек. Знает, гад, что защитить ее некому…

Ника почувствовала, как слезы, наполнявшие грудь, сменились острой, холодной яростью. Ей не видать спокойной жизни, не видать никогда – неважно, заплатит она ему или нет.

У нее есть выбор: или всю жизнь работать на этого скота – или получить срок за хищение в особо крупных размерах. Она не хочет! Не хочет ни того ни другого. Кажется, срок за большее преступление поглощает срок за меньшее… За убийство дают больше, чем за хищение… Вот пусть и поглощает! Плевать она хотела! Плевать на осторожность и на все доводы разума! Она так больше не может.

Когда Ника открывала сейф и заряжала ружье (разрешение в порядке!), руки ее не дрожали.

Она твердой походкой спустилась вниз – световые сенсоры услужливо информировали ее о перемещениях ночного гостя.

Распахнула дверь в холодную октябрьскую ночь.

Вышла во двор.

Успела привычно вдохнуть любимые запахи: мокрые листья. Уставшая за лето трава. Грибы. (Васечка раскрошил на участке парочку белых грибов, и теперь они прорастали в самых неожиданных местах.)

«Прощай, Мой Дом. Я, наверно, больше тебя не увижу», – опустошенно думала Ника, прикладывая руку к датчику, отпирающему ворота.

Створки послушно расползались в разные стороны, и Ника, держа ружье на изготовку, решительно и быстро вышла на улицу, не дожидаясь, пока ворота откроются полностью.

Сегодня шантажист приехал на черной «Тойоте». Машина стояла страшно и молча. За рулем – Ника видела в лучах света из окна дома – сидел один человек. Пассажиров – нет.

«Он действительно одиночка. Ни с кем не хочет делиться моими деньгами, потому и делает все сам. Или же – его страхуют из засады. Из тех кустов у соседнего дома».

Но Нике теперь все равно. Ей действительно все равно, и будь что будет.

Сына она почти вырастила. Дом построила. За родителей отомстила.

Жизненное предназначение выполнено.

Она навела ружье на человека за рулем и крикнула:

– Выходи, гад!

Ее послушались, дверца машины открылась.

«Будет уговаривать бросить оружие… Скажет, что мы, мол, разумные люди…»

Никины пальцы, сжимавшие ствол, побелели. Все! Время разумных решений и переговоров – кончилось.

– Руки вверх! – диким голосом крикнула она.

Из-за руля вышел человек. Его руки были послушно подняты вверх. Ника не могла разглядеть лица, но по фигуре поняла: это не шантажист. Кто-то другой.

– Здравствуй, Верочка, – стоя с поднятыми руками, спокойно сказал мужчина.

«Верочка?!! Он знает, как меня звали? Значит, он от него, от шантажиста!» – Стой. Не двигайся, – приказала она. – Говори, что нужно.