Замороженный мир - Дмитрий Емец

– Почему все застыло? И почему не застыла я и могу говорить с тобой? – спохватилась Яра.

– Скажи мне спасибо. Я тебя ускорил. Коснулся, как видишь, Горшени рукой. Это, кстати, немного сократит мою жизнь, но я решил не скупиться. Между прочим, Горшеня почему-то не ускорился, только ты… Любопытно. Может, в тебе есть что-нибудь эдакое? От эльбов какой-нибудь дарчик, а? Признайся?

Яре стало не по себе.

– Зачем берсерк целится в Горшеню? – поспешно спросила она.

– Гениальный вопрос! А вот это мы скоро узнаем! Странное оружие, не находишь? Досадно, что мне придется подождать, прежде чем я досмотрю эту историю хотя бы до промежуточного финала! Тут как с затянутым сериалом: пропустишь серий десять – а события топчутся на том же месте!

– Помоги мне! Ты же можешь! – попросила Яра.

Денис злобно оскалился. Зубы у него были неважные, а некоторых не было совсем.

– Конечно, могу! Но не помогу! Мне кто-то помогал? Когда я взял закладку, меня все бросили. И руку протянули мне только ведьмари. Не то чтобы бескорыстно – но они хотя бы не делали всех этих лживых сострадательных мордочек: что, мол, ты не устоял, и все такое!.. Думаешь, я забыл? Я все помню!

В голосе Дениса проступила едкая злоба. Яра поняла вдруг, что только ради этой злобы – ради того, чтобы пережить этот триумф, – Денис и пришел сейчас к ней.

– Что ты помнишь? – спросила Яра беспомощно.

– Как ты вела себя на двушке! Как не помешала мне взять закладку! Я-то зеленый был, новичок! Да, ты что-то там болтала, убеждала меня, даже выбить ее пыталась – но ведь не выбила же! Надо было меня укусить, пнуть, лопатой ударить – я уж не знаю чего! Если ты видела, что я не готов, почему заставляла меня продолжать поиски? Ну вернулись бы в тот день пустые! Или нашли бы с тобой другую закладку, не эту – и я бы, конечно, легко устоял.

– Первая закладка всегда… – начала Яра.

Денис взвизгнул. Замахал от досады той рукой, что не придерживала Горшеню:

– Да-да… испытывается максимальной болью. Слышал этот бред!.. Нет, все-таки как хорошо, что мой последний день будет и последним днем вашего дурацкого мира! Благодарю за общение! Надоело тратить на тебя свое драгоценное время!

– Пожалуйста! Не бросай меня! Я… у меня… – крикнула Яра, поняв, что он сейчас отдернет руку и исчезнет.

На лице Дениса мелькнуло что-то похожее на жалость, но руку он все же убрал. И сразу же мир пришел в движение. Горшеня побежал, котел запрыгал, крылья гиелы загородили все небо. Берсерк выстрелил из своего непонятного ружья-арбалета. Послышался глухой звук лопнувшей глины.

Горшеня дернулся, повернулся, а потом, совершив высокий прыжок, смел рукой пролетавшую над ним гиелу. Задетая оглоблей, гиела закувыркалась и упала в лесу, сбросив с себя всадника. Яра услышала его крик и треск ветвей. Сама она от толчка повалилась на улей. Живот вел себя пока предсказуемо, не бунтовал. Скорее всего, умный ребенок сказал себе: «Мамочки тут скачут как дикие ослицы. Может, не будем их пока раздражать?»

Вокруг носились потревоженные пчелы. Садились на Яру, взлетали, гудели. Яра видела их ясно, даже тех, что не светились, а лишь слабо желтели, точно спираль слабеющей лампы накаливания. Над Ярой перекрещивались два солнечных луча. Один пробивался сверху, в пробитую выстрелом глиняную голову Горшени, а другой – в дыру в котле.

Яра испугалась, решив, что Горшеня ранен, но гигант пока вел себя обычно. Полз, пыхтел, бормотал. Яра успокоила себя рассуждением, что в голове у Горшени мозга нет. Поставят на дырку очередную латку, и только. Душа Горшени – в медном котле и в пуговицах его глаз.

Но почему так тревожатся пчелы? Многие садились ей на живот, ползали, кружились на месте, призывая других. Вскоре пчел на животе стало так много, что живот оказался словно в кольчуге. Яра несколько раз протягивала руку, но коснуться живота не решалась. Слишком много пчел – не согнать. К тому же пчелы не жалили, лишь плотно сидели, и почему-то только на животе. Если какая пчела и садилась на плечи или на руки, то лишь для того, чтобы сразу перебежать на живот.

«Защищают они его от чего-то, что ли?» – подумала Яра, и едва она это подумала, как под ногой у нее что-то зашевелилось. Это ожил маленький, слабо светящийся слиток. Яра сообразила, что этим слитком и была пробита голова Горшени, после чего по стенке котла он скатился вниз. Слиток трескался. Внутри рождалось непонятное мерзкое существо. Выползало, расширялось, приобретало форму. Искрами тлели два крошечных глаза.

Едва взгляд этих глаз остановился на Яре, она ощутила, как ее захлестнула чужая воля. Даже собственные руки перестали ей повиноваться. Пальцы хаотично зашевелились, точно кто-то пытался понять, как они работают. Сознание Яры съеживалось. С краев наползали черные тени, отбирая ее воспоминания, мысли, чувства.

Пчелы заметались. Те, что сидели на животе, остались на прежнем месте, остальные же перелетели Яре на голову, образовав на лбу, вокруг глаз и на висках живой щит. И сразу же Яре стало легче. Черные тени отхлынули, и она перестала ощущать эту чужеродную, управляющую ею силу.

Существо с тлеющими глазками окончательно освободилось. Теперь оно стояло на двух задних округлых наростах, шатко опираясь на то, что могло считаться рукой. Оно казалось оплывшим куском желе, однако в рыхлом теле угадывалась нездешняя прочность. Там, где липкие лапки касались котла Горшени, медь плавилась и подтекала. Яра сообразила, что перед ней крошечный, невероятно сдавленный в камне эльб.

Горшеня заметался. Запрыгал на месте, замахал руками, стал хлопать себя оглоблями по животу, словно человек, проглотивший раскаленную монету. В его хаотичных движениях угадывался ужас. Из рукавов тулупа и из приоткрытого глиняного рта вылетели несколько золотых пчел. Остальные пчелы, из тех, что не защищали Яру, сердито помчались к липкому человечку.

Одни врезались в него, другие кружили вокруг, третьи садились, пытаясь ужалить. Прежде Яре приходилось видеть, как разгневанные золотые пчелы пробивали каменную стену дома, а тут какой-то кусок желе – и полная беспомощность. Эльб-карлик не обращал на них внимания. Лишь, когда одна из пчел ужалила его в тлеющий глаз, он рассвирепел и накрыл ее своей липкой лапкой.

Пчела упала на дно котла и закружилась на месте, напрасно пытаясь взлететь. Ее крылья и усики свернулись от жара. Эльб-карлик не стал тратить время на остальных пчел. Вместо этого он прижался к стенке котла всем своим липким телом и стал вплавляться в него. Едкий запах усилился. Человечек на глазах расплывался, утрачивал контуры, растягивался по котлу, обвивал его множившимися, бесконечно разрастающимися корнями. Пчелы носились по котлу, врезались в стенки. Горшеня, до того скакавший и стучавший себя руками по животу, внезапно остановился. Яра услышала его жалобный голос, искаженный стенками котла:

– Уходи! Горшеня не покажет, где Митяй Желтоглазый нырял с закладкой. Митяй сказал Горшене: нельзя!

Голос гиганта становился тише, слова растягивались. Внезапно он покачнулся, упал и стал корчиться на земле. Приподнимался, делал один-два шага – и падал как пьяный.