Миллионы Стрэттон-Парка - Дик Фрэнсис

– Кто спрятал их там? – спрашивала полиция.

– Понятия не имею, – отвечал я.

Кристофер сказал следователю, что Кит был «психом». Тот вежливо выслушал его и решил, что мальчик слишком еще юн, чтобы его вызывать свидетелем при дознании, да к тому же он сам не присутствовал на месте происшествия в момент, когда оно имело место.

Наехала пресса, снимали, расспрашивали и выслушивали те же самые ответы.

Позже, у Гарднеров в доме, женщина-полицейский задавала вопросы младшим ребятам, что они видели, но, как обычно и случается, когда детей расспрашивают незнакомые люди, они молчали, как воды в рот набрав, ничего не говорили от себя и отвечали только кивками. Да – кивок – в шатре горело. Да – кивок – Кит Стрэттон поджигал пол. Да – кивок – у Тоби обгорели волосы. Да – кивок – их спас отец.

«Стрэттонам, – с иронией подумал я, – не на что пожаловаться – я действовал совершенно в их духе, стараясь не поднимать шума».

В четверг сняли скобки с большинства заживших порезов, и я отвез Тоби в Суиндон, чтобы Пенелопа попробовала что-нибудь сделать с обгоревшей прической Тоби. Дарт был за шофера.

Я смотрел, как Пен смеется, отмывая сажу и упорный запах паленого; она стригла, взбивала, расчесывала остатки коротеньких волос. Наблюдал, как она внушала мальчишке уверенность в приобретенной им новой внешности, чем вызвала на его личике радостную улыбку.

Я смотрел и думал только об одном, как счастлив бы я был, оставшись наедине с этой женщиной.

Сверху, как клушка, оберегающая свое чадо от хищников, спустилась Филиппа, словно прочитавшая мои мысли.

– Во вторник я слишком разоткровенничалась с вами, – чуть обеспокоенно сказала она.

– Я вас не выдам.

– А Кит Стрэттон умер!

– Такая жалость, – согласился я.

Она рассмеялась.

– Ах вы, врунишка. Это вы убили его?

– В какой-то мере. – «С помощью двенадцатилетнего сына, – подумал я, – понял он это или нет, все равно». – Самооборона, я бы сказал.

У нее смеялись глаза, но голос звучал строго. Свое отношение к случившемуся она выразила одним-единственным словом «хорошо».

Пенелопа закончила возиться с вихрами моего двенадцатилетнего отпрыска. Я заплатил ей. Она поблагодарила меня. Она знать не знала, какие чувства к ней испытывал я, ни одной искорки ответной реакции не проскочило между нами, – я отец шестерых мальчиков, почти вдвое ее старше. Видевшая и понимавшая все Филиппа потрепала меня по плечу. Я поцеловал мать в щечку, но от этого страсть моя к дочке не улеглась, ничего не поделаешь. Я подхватил Тоби за руку и вышел из парикмахерской, чувствуя себя старым и опустошенным.

Дарт отвез Тоби к братьям, сидевшим у Гарднеров, и с готовностью доставил меня к Марджори.

Слуга с прежним апломбом впустил нас и объявил хозяйке о нашем приходе. Как и в прошлый раз, Марджори сидела в своем величественном кресле. Разбитое зеркало убрали, от растерзанных выстрелом Ребекки стульев не было и следа. Никаких признаков инцидента, во всяком случае видимых невооруженным глазом, не наблюдалось.

– Я пришел попрощаться, – промолвил я.

– Но вы ведь вернетесь в Стрэттон-Парк.

– Возможно, не вернусь.

– Но вы нам нужны.

Я покачал головой.

– У вас отличный управляющий ипподромом в лице полковника Гарднера. На следующих бегах вы соберете рекордное число посетителей благодаря удивительному умению Оливера Уэллса обращаться с прессой. Вы закажете великолепные новые трибуны, и что я сделаю, если захотите, так это прослежу, чтобы фирмы, представляющие вам проекты, были солидными и надежными. Ну а помимо всего этого, теперь у вас намного больше власти в вашей семье, и вам намного легче будет управлять ею. Кита больше нет, и вам не нужно ломать голову, как обуздать его. Ребекка у вас в руках, она ставила своей целью – и, вероятно, еще не отказалась от этой мысли – заполучить в свои руки управление ипподромом. Она сильно оскандалилась, так что даже после того, как вы отойдете от дел, Конрад и Дарт смогут всегда напомнить ей о шантаже и покушении на убийство.

Марджори выслушала меня и тут же нашла типичное для нее решение.

– Я хочу, – произнесла она, – чтобы вы были директором. Конрад, Айвэн и я проголосуем за это. Единогласное решение Совета.

– Правильно, правильно! – Дарт был в восторге.

– Да не нужен я вам, – стал было отнекиваться я.

– Нет, нужен.

Мне хотелось освободиться от Стрэттонов. Мне совершенно не хотелось выступать в роли моего не-дедушки. Он давно уже в могиле, но его влияние и ряд независящих от меня обстоятельств затянули меня невидимыми нитями в клубок опасных приключений, и трижды за одну неделю общение со Стрэттонами едва не стоило мне жизни. Свой долг ему я выплатил, думал я. Теперь мне нужна свобода.

И все же…

– Я подумаю, – сказал я.

Марджори удовлетворенно кивнула.

– С вами во главе, – заверила она, – ипподром будет процветать.

– Я должен переговорить с Конрадом.

Он сидел за письменным столом в кабинете в полном одиночестве.

Я опять оставил Дарта в машине читать про облысение, но только на этот раз не в роли дозорного.

– С этой американской системой, – сказал он, рассматривая фотографии до и после, – у меня больше не будет проблем. Можете купаться, нырять, новые волосы никуда не денутся, остаются при вас. Но придется каждые шесть недель ездить в Америку, чтобы поддерживать их.

– Вы можете это себе позволить, – согласился я.

– Да, но…

– Не раздумывайте, – сказал я.

Его нужно было подбодрить.

– Вы, честное слово, думаете, стоит!

– Я думаю, вам нужно сейчас же заказать первый билет.

– Да. Да. Ну конечно, да. Я так и сделаю.

Когда я вошел, Конрад поднялся из-за стола.

Дверцы стенного шкафа были закрыты, но повсюду на ковре в невероятном беспорядке стояли коробки без крышек, содержимое некоторых вывалилось на пол.

Руки мне он не протянул. По-видимому, он чувствовал себя так же неловко, как и я.

– Мне звонила Марджори, – сказал он. – Она сказала, что хочет видеть вас членом Совета. Сказала, чтобы я убедил вас.

– Здесь важно только ваше желание.

– Не знаю…

– Нет. Я вовсе не за этим приехал сюда. Я приехал вернуть то, что выкрал у вас вчера.

– Господи, только вчера! Сколько же с тех пор произошло.

Я положил на стол перед ним коричневый конверт с надписью «Конрад». Он взял его, посмотрел на клейкую ленту.

– Как я сказал вам, – продолжил я, – я посмотрел, что там внутри. Кит понимал, что я заглянул туда. Думаю, ему было невыносимо думать, что я узнаю то, что там написано, а главное, использую. Признаться, я рад, что мне не придется этого делать, потому что его больше нет в живых, иначе пришлось бы использовать эти документы, и я хотел бы, чтобы вы знали о них. Но я ничего не скажу Марджори – она, судя по всему, не знает, и никому другому не скажу, никогда.