Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Ножницы Пенни порхали возле моей шеи. Я не смел даже пошевелиться.

— Вашей собственной? — решил уточнить я.

— Я женат едва ли пять лет, — пожав плечами, бросил он. — И уже трое детей…

— Третий еще не родился, — резко возразил я.

— Это скоро произойдет, — мечтательно произнес Франциск. — Надеюсь, будет девочка. Я хотел бы дочку, ведь у меня уже есть двое сыновей…

— Тогда вам придется быть преданным вашей дочери так же, как вашей матери. Дочерняя любовь — высшая награда, благословенная Господом.

Весь свет знал, что Франциска с матерью связывали отношения, противные человеческой природе. Говорили, что он и шага не может сделать без материнского совета и ежедневно запирается с ней до полудня для «совещаний». Она, в свою очередь, называла его «mon roi, mon seigneur, mon César et mon fils»[51].

На мгновение самодовольное выражение исчезло с его физиономии.

— И правда, — опять улыбнувшись, продолжил он. — Я назову ее именем моей любимой матушки. Разве мыслима более великая честь?

«Очевидно, немыслима, — подумал я. — Жаль, что вы не смогли сами жениться на вашей mère»[52].

Он был поистине отвратителен.

Возможно, и самому Генриху захотелось бы уединиться с родной матушкой, кабы она еще была жива. Как тесно связаны ревность и отвращение? Почему никто из ученых мужей до сих пор не озадачился этим вопросом? Я лично нахожу его более увлекательным, чем унылые споры, которые нынче яростно ведутся об истинной сути евхаристии.

Пенни закончил свою работу. Я встал с обтянутого кожей кресла, сбросил полотенце и выразительно заявил:

— Мне необходимо заняться делами.

Однако Франциск продолжал стоять передо мной с глупой улыбкой. Неужели мне надо взять флаг и помахать им перед его затуманенными глазами?

— Благодарю вас за помощь, — добавил я, — но сейчас меня призывают королевские обязанности, и нам следует разойтись.

— Вы правы, — кивнул он. — Однако мы еще встретимся… после полудня, на первом турнире.

По этикету мне полагалось проводить его к выходу. Неохотно я покинул вместе с ним спальню, пересек темную комнату и открыл дверь в большую гостиную. Добрая дюжина слуг с интересом уставились на нас.

— Bon jour[53], — приветствовал их Франциск, приподняв украшенную пером шляпу.

Приемная зала составляла шагов двадцать в ширину. Мы не прошли и половины, как Франциск вдруг резко остановился. Приложив палец к щеке, он игриво приподнял левую бровь. Потом, сдернув с головы шляпу, отбросил ее в угол.

— А давайте-ка поборемся, брат! — воодушевленно предложил французский король.

Он опять застал меня врасплох. Я не успел встать в стойку, когда Франциск, нарушая все правила, начал наступать на меня, нещадно нанося удары, и в итоге сразу опрокинул меня на спину.

Удивленные придворные смотрели сверху на мой позор. Теперь я понял, почему Франциск выбрал для меня столь тесный наряд — он буквально лишал меня свободы движений. Отступив назад, этот притворщик начал гримасничать, изображая ужас.

— О! О! Sacrebleu![54]— затараторил он.

Франциск сыпал глупыми ругательствами, однако даже не подумал протянуть мне руку и помочь встать. Он стоял столбом, всем своим видом изображая крайнее замешательство.

— Неужели у вас во Франции противнику не дают подготовиться к поединку? — спросил я, поднявшись с пола.

— Cher frère[55], всегда надо быть готовым к неожиданностям. — Он пожал плечами и закатил глаза. — Жизнь обычно наносит нам удары без предупреждения. Я лишь пытался уподобиться ей.

Я сорвал тесный плащ. Тогда уж следовало устроить бой подальше от любопытных глаз и отбросить все протоколы, запрещавшие драку между монархами!

— Тогда уподобьтесь атлету — если сможете! — и поборемся в честной схватке, — подначил его я.

— Я никогда не повторяю своих действий, — надменно сказал он, отступая назад. — Особенно успешные удары.

— Вы предпочитаете повторять ошибки? — спросил я, надвигаясь на него.

— Какая у вас тут грязь на полу.

Сдвинув брови, он с нарочитой старательностью разглядывал ковер.

— Да, французская грязь, — парировал я. — Она залетает даже сюда.

— Жаль, что вам не удалось по достоинству оценить все мое королевство. И как удачно, что вам не придется больше тут появляться. Судьба поистине благосклонна.

— Как удачно, что мы с вами «братья» и вы можете наслаждаться своими фальшивыми титулами в полнейшей безопасности.

Он вновь приподнял бровь.

— Младший брат Эдмунда де ла Поля Ричард мог бы сказать то же самое. — усмехнулся он. — К счастью, такие заявления совершенно безвредны и лишь развлекают нас обоих. — Он вновь поклонился. — À bientôt, mon frère![56]

Де ла Поль! Как посмел он упомянуть имя этого изменника, который по сей день скрывается во Франции, питая надежды, что его признают законным английским королем? А Франциск прикрывает его, держит про запас!

Я швырнул в дальний угол бордовый плащ и камзол, запачканные пылью из-за вероломства Франциска.

— Отдайте эти тряпки французскому нищему, — велел я пажу и, видя, что он расторопный малый, добавил: — Позаботьтесь, чтобы их получил самый тщедушный и уродливый голодранец.

— Сам Творец не рассудил бы лучше, — восхитился слуга и со всех ног бросился исполнять приказ.

Интересная мысль: как поступил бы с Франциском Христос? Мне казалось, что мир Спасителя четко разграничен: приверженцы с одной стороны, противники — с другой. Однако как быть с теми, кто обращает к Нему красивые речи, тая ненависть в глубине души? Есть ли притча об этом в Писании? Должно быть, есть. Я поклялся найти ее. А пока я попросил у Господа стойкости и силы духа — ведь мне приходится иметь дело с человеком, который, как я теперь понял, является ближайшим подобием его сатанинского величества на земле.

Генрих имел привычку преувеличивать и во всем видел повод для начала военных действий. Франциск был не антихристом, а просто распутным французом, который воспринимал жизнь как колоссальную шутку. Ему, несомненно, польстило бы почетное звание, коим наградил его Гарри, возвеличив до столь высокого ранга в демонической иерархии.