На скамейке возле Нотр-Дам - Ирина Степановская

Берег стал ближе. Самолеты снижались. Аэродром был сравнительно недалеко. Они взяли курс на него прямо с моря. В стороне на утесе еле заметными светлыми точками уже различались дома. Стая чаек кучей ломаных белых черточек отделилась от берега и стала мельтешить довольно высоко над водой.

– Опасность! Птицы! – прозвучал в наушниках голос командира.

«Надо подняться вверх, выше их, и зайти на посадку с другой стороны», – подумал Валли.

Он не успел набрать высоту. Страшный удар, по силе равный удару снаряда, внезапно обрушился на стеклянный фонарь кабины Сержа. Какая-то безумная, а может быть, обиженная на всех других своих собратьев чайка случайно оказалась на их курсе и страшно перепугалась, увидев летящие на нее самолеты. В тот момент, когда Серж Валли, согласно приказу, стал резко поднимать вверх свой «Мираж», она, как хороший истребитель, вдруг резко пошла вниз, в пике. И ее упругое тело, состоящее из крепких костей и клубка сильных мышц, на большой скорости, соединенной с огромной скоростью самолета, попало как раз в «фонарь» самолета. При ударе от чайки ничего не осталось. Только следы ее крови, тонко размазанные по прозрачной пластмассе, потом обнаружились на одном из обломков. Серж Валли при столкновении мгновенно потерял сознание от удара. Его самолет, оставшись без управления, пошел резко вниз и упал в море. Другие «Миражи», как птицы, по команде своего командира сделали над этим местом несколько разворотов, но спасти товарища не могли. Они только видели, как самолет, их раненый собрат, погружается в сине-зеленую пенистую пучину. Катапультирование пилота также не произошло. Командир вызвал спасателей и призвал своих уходить. Через несколько минут после катастрофы остальные самолеты без других происшествий сели на свой аэродром.

Не секрет, что разговоры в эфире прослушиваются всеми, участвующими в процессе сторонами. Вот возбужденно заговорили на своей частоте американцы. В восклицаниях французов слышались недоумение, тревога. Их командир с трудом выдерживал спокойствие. Это было заметно даже тем, кто совсем не знал языка.

– Там что-то случилось? – спросил начальник нашей группы у специалиста по разведке.

– По-моему, у французов упал самолет. Они не знают отчего, но самолет затонул, – в голосе нашего специалиста тоже слышалось недоумение.

– Может, его американцы подшибли по ошибке? – спросил наш командир. Никому не было приятно, что самолет упал в море, но ведь этот самолет был из той группы, что заставила нас поволноваться. И наш командир не смог скрыть иронии.

– Скорее уж тогда украинцы, командир, – подал голос из своей машины сосед Валерия слева.

– При чем тут украинцы?

– Ну, помните случай с израильским самолетом, летевшим над Черным морем? Ох, сколько было от этих хохлов тогда вони!

Все летчики, бывшие на связи, в этот момент ухмыльнулись.

– Так они и сейчас в Осетии постарались! Вон, «семьсот тридцать первый» знает, – заявил командир, будто сам там тоже был.

– А как фамилия летчика с упавшего самолета? – спросил вдруг Валерий.

– Какого упавшего самолета? – не понял его командир.

– Ну, с французского самолета!

– Откуда ж я знаю?

– Прошу сказать мне фамилию летчика, – настойчиво повторил Валерий.

– А не пошел бы ты куда с его фамилией! – выругался в ответ командир.

Валерий подумал, что информация наверняка просочится к нашему специалисту, но больше никого ни о чем не спрашивал. Когда задание было выполнено, он тут же набрал номер телефона Мари. И сразу же по ее испуганному голосу он понял, что не ошибся в своем странном предчувствии.

– Ты уже знаешь? – тихо сказала она.

– Это Серж? – он произнес только два слова.

Она ответила:

– Это ужасно.

Он помолчал.

– Откуда тебе это известно?

– Его портрет был в нескольких газетах.

– А что там пишут?

– В его самолет врезалась птица.

Он еще помолчал.

– Это бывает.

Она отозвалась, будто эхо:

– Я знаю. – И тут же добавила: – Пожалуйста, будь осторожней!

Он сказал:

– Я хотел пригласить его на свадьбу. Его и тебя.

Она надеялась в глубине души, что свадьбы не будет, но сейчас спросила своим обычным голосом:

– Когда?

Он назвал дату.

Она ответила:

– Хорошо, я приеду. Если только смогу все решить с квартирой.

Он удивился:

– Тебя тоже выгнали из очереди?

Она не поняла.

– Нет, мне пришлось исчезнуть. Из-за Лулу. Ее хотели отдать в приют. На меня написали бумагу, будто я плохо обращаюсь с животными. И все соседи подписали, даже те, которые меня совсем не знали. Сейчас я живу в пригороде, но мне здесь не нравится.

Он спросил:

– Почему?

– Стало далеко ездить. И слишком много чернокожей молодежи.

Связь на этом оборвалась. Больше они не разговаривали. Лене Валерий о гибели Валли не сказал. Ему показалась его смерть дурным предзнаменованием. С букетом красных роз и с тяжелым сердцем, но с улыбкой на лице он вернулся из похода как ее официальный жених.

* * *

Еще летом я решила все-таки освободить в своей комнате место для детской кроватки. Для этого нужно было совершить небольшой подвиг: передвинуть платяной шкаф, освободить и выкинуть старый письменный стол. Конечно, тут же я наткнулась на свои сокровища в запертом на ключ ящике. Старые желуди – мы когда-то гуляли с моим возлюбленным в парке, сигарета, которую он как-то оставил в моей постели – родители тогда уехали в санаторий, и мы встречались целых три недели у меня дома. Зерна кофе. И рукописи. Я посмотрела на когда-то казавшиеся мне бесценными реликвии и вместе с рукописями отправила их в мусорную корзину. Правда, несколько страниц я все-таки прочитала. Когда-то я хотела напечатать эти гениальные произведения за свои деньги. Теперь же деньги мне нужны были совершенно на другое.

Наконец, в самом нижнем ящике стола лежал мой детский альбом с фотографиями. Я открыла его без любопытства, но и без неприязни. На первой странице рукой отца было аккуратно выведено: «Дочке Танечке в день рождения» и поставлена дата. Я сосчитала – в тот день мне исполнилось пять лет. На этой же странице красовалась на фотографии я сама. На мне была тысяча бантиков и кружевное платьице. Веселые глаза смотрели с фотографической бумаги на зрителя, и у меня возникло ощущение того, что девочка с фотографии и я – совершенно разные люди.

Я перелистывала страницы. Оказывается, я совершенно не помнила своего детства. Когда, например, был сделан этот снимок? Мы были сфотографированы с мамой у входа в кукольный театр.

Вот промелькнули школьные годы – первый класс, последний класс. Я вглядывалась в свое лицо – и не узнавала себя нигде. На фотографиях была совсем другая девочка – озорная, чудесная, умненькая и в то же время уже с грустинкой во взгляде. Откуда во мне взялась та первая, детская грусть? Я этого не помнила.