Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного - Михаил Елисеев

Однако не все было так плохо, поскольку, как свидетельствует Сигизмунд Герберштейн, ландмейстер не смог организовать преследование разбитого противника и сразу довести столь успешно начатое дело до конца. Причина была проста: «…Так как победители были слишком немногочисленны сравнительно с количеством врагов и к тому же обременены слишком тяжелым вооружением».

Подобное решение имело для ливонцев самые печальные последствия, поскольку русские оправились от первого удара и пошли в контратаку: «Московиты, поняв, в чем дело, и собравшись с духом, построились снова и решительно двинулись на пехоту Плеттенберга, которая в количестве около 1500 человек встретила их фалангой, разбили ее» (Сигизмунд Герберштейн). Судя по всему, нанеся поражение вражеской пехоте, русские решили не вступать в бой с главными немецкими силами, а покинуть поле боя.

Но фон Плеттенберг снова не стал их преследовать, не рискнув безоглядно броситься в погоню: «Но так как он со своими людьми был совершенно утомлен, то не мог далее преследовать неприятеля» (Хроники провинции Ливония). Ливонцы еще целый день простояли на поле боя, отдыхая и приводя в порядок свои войска, а затем ушли в Ливонию. Получается, что формально победу одержали «божьи дворяне», поскольку поле битвы осталось за ними.

«Магистр в порядке удалился к границе и навеки уставил торжествовать 13 Сентября, или день Псковской битвы, знаменитой в летописях Ордена, который долгое время гордился подвигами сей войны как славнейшими для своего оружия» (Н. М. Карамзин).

Теперь обратимся к извечному вопросу – о потерях. Автор «Хроники» верен себе и своим принципам освещения данной войны: «В этой битве легло много тысяч русских. Магистр же всадников потерял не много, а только 400 служилых людей с их начальником Матфеем, перновцем, поручика и фенриха (прапорщика). Некто же, по имени Лука Гамерстеде, схватил барабан и с ним лукавым образом перебежал к неприятелю». Ай да Бальтазар, ай да Руссов! Приведя объективные потери ливонцев и сосчитав даже украденный барабан, он моментально меняет подход к делу, как только речь заходит о противнике – «много тысяч русских». И все!

В Псковской I летописи конкретно указано, что бой длился недолго, в Воскресенской летописи четко прописано, что «не многых избиша», а в «Хрониках провинции Ливония» недвусмысленно отмечено, что погони за русскими не было. Так откуда они, многотысячные потери? Это косвенно подтверждает и тот факт, что ландмейстер увел свои войска в Ливонию, а не развернулся и не пошел снова в атаку на Псков или Изборск. Русские были побиты, но не разгромлены. Поэтому и не стал с ними фон Плеттенберг опять связываться.

Теперь подведем итоги. Судя по всему, и до ландмейстера наконец дошло, что с его литовскими союзниками кашу не сваришь. Не потерпев в войне ни одного поражения лично и выиграв две битвы, он с удивлением обнаружил, что все его стратегические успехи равны нулю. Ни Псков, ни Изборск так и не были захвачены. Силы Ливонии были истощены, продолжать войну не имело смысла. Что же касается Ивана III, то ему этот конфликт не был нужен изначально, а потому заключение перемирия между враждующими сторонами стало вполне логичным шагом. В апреле 1503 года было заключено перемирие сроком на шесть лет, которое впоследствии неоднократно продлевалось, вплоть до Ливонской войны Ивана Грозного.

Бальтазар Руссов, который не только рассказал нам немало сказок, но и сообщил массу действительно важных фактов, сделал очень интересное наблюдение по поводу того, почему после битвы у озера Смолина Иван III согласился на мир с Ливонией. «Причиною же того, что Московит так легко заключил мир с ливонцами, было не одно это поражение, но и то, что у него в то время были еще другие враги, и он хотел посетить еще другие земли, именно королевство казанское, княжество смоленское, княжество псковское и еще другие, которые еще в то время не находились в его власти». Как говорится, не в бровь, а в глаз!

Это вооруженное противостояние ровным счетом ничего не дало Ливонской конфедерации. Суть его тонко подметил Николай Михайлович Карамзин: «Началась война, славная для мужества Рыцарей, еще славнейшая для Магистра, но бесполезная для Ордена, бедственная для несчастной Ливонии». Лучше и не скажешь!

К началу 1558 года над Ливонией сгустились тучи. Государь всея Руси Иван IV, больше известный нам как Иван Васильевич Грозный, решил раз и навсегда покончить с господством немцев в Прибалтике и прибрать Ливонию под свою державную руку. Раз и навсегда покончить с орденом и поставить в многовековом противостоянии Руси и «братьев-рыцарей» жирную точку. Основания для таких действий у государя были, и надо признать, достаточно веские. И дело здесь не только в борьбе за выход к Балтийскому морю, как это общепринято считать.

Для завоевателя Казани и Астрахани было очевидно, что орден есть не что иное, как исторический анахронизм, которому уже не место на международной арене. Некому «божьим дворянам» уже нести свет истинной веры. А раз так, то и сам смысл существования крестоносцев теряется.

Как это ни покажется странным, но Ливонская конфедерация стала мешать Русскому государству уже самим фактом своего существования. Серьезной угрозой для Руси она перестала быть уже давно. Теперь, отойдя на второй план в европейской политике, конфедерация выглядела скорее паразитом, жившим за счет других, не развиваясь сама и мешая развиваться Государству Российскому. Держа в кармане вечный кукиш, Ливонская конфедерация паскудничала по мелочам и всячески тормозила своими пакостями развитие как торговых, так и других связей Руси с Европой.

Посмотрим, что представлял собой на данный момент Ливонский орден. Как вы помните, в первой главе мы цитировали отрывок из рассказа А. А. Бестужева-Марлинского «Замок Венден». В этой главе мы приведем отрывок из его повести «Ревельский турнир». В нем Александр Александрович дал поистине блестящую характеристику тому положению дел, которое сложилось в Ливонии к 1538 году. «Орден крестоносцев ливонских недавно потерял тогда главу свою в прусском Ордене, преданном Сигизмунду, и уже дряхлел в грозном одиночестве. Долгий мир с Россиею ржавил меч, страшный для ней в руке Плеттенберга. Рыцари, вдавшись в роскошь, только и знали, что полевать да праздничать, и лишь редкие стычки с новогородскими наездниками и варягами шведскими поддерживали в них дух воинственный. Впрочем, если они не наследовали мужества предков, зато гордость их росла с каждым годом выше и выше. Дух того века разделил самые металлы на благородные и неблагородные; мудрено ли ж, что, уверяя других, рыцари и сами, от чистой души, уверились, что они сделаны по крайней мере из благородной фарфоровой глины. Надо примолвить, что дворянство, образовавшееся тогда из владельцев земель, много тому способствовало. Оно доискивалось слиться с рыцарством, следовательно, возбуждало в оном желание исключительно удержать за собою выгоды, которые, бог знает почему, называло правами, и нравственно унизить новых соперников.

Между тем купцы, вообще класс самый деятельный, честный и полезный изо всех обитателей Ливонии, льстимые легкостию стать дворянами через покупку недвижимостей или подстрекаемые затмить дворян пышностию, кидались в роскошь. Дворяне, чтобы не уступить им и сравниться с рыцарями, истощали недавно приобретенные поместья. Рыцари, в борьбе с ними обоими, закладывали замки, разоряли вконец своих вассалов… и гибельное следствие такого неестественного надмения сословий было неизбежно и недалеко. Раздор царствовал повсюду; слабые подкапывали сильных, а богатые им завидовали. Военно-торговое общество Черноголовых (Schwarzen-Haupter), как градское ополчение Ревеля, пользовалось почти рыцарскими преимуществами, следовательно, было ненавидимо рыцарями. Час перелома близился: Ливония походила на пустыню, – но города и замки ее блистали яркими красками изобилия, как осенний лист перед паденьем. Везде гремели пиры; турниры сзывали всю молодежь, всех красавиц воедино, и Орден шумно отживал свою славу, богатство и самое бытие».