Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— А если расследование к тому времени не будет завершено? — спросил я. — Как мне тогда закончить книгу?

Барнаски уже знал ответ, обоснованный его юридической службой:

— Если следствие завершится, тогда это документальная повесть. Если нет, конец останется открытым или вы сами его придумаете, и тогда это роман. С юридической точки зрения это безупречно, а читателям без разницы. И даже лучше, если следствие не закончится: всегда можно сделать второй том. Какая удача!

Он бросил на меня многозначительный взгляд; официант принес шампанское, и он пожелал открыть его сам. Я подписал договор, пробка хлопнула, все кругом оказалось залито шампанским, он налил два бокала и протянул один Дугласу, а другой мне.

— А вы не пьете? — спросил я.

Он с отвращением поморщился и вытер руки о диванную подушку.

— Терпеть его не могу. Шампанское — это просто для шоу. А шоу, Гольдман, — это девяносто процентов интереса людей к нашей продукции!

И он пошел звонить в Warner Bros, договариваться о правах на экранизацию.

В тот же вечер, когда я ехал обратно в Аврору, мне позвонил Рот. Он был вне себя от возбуждения.

— Гольдман, результаты пришли!

— Какие результаты?

— Почерк! Почерк не Гарри! Это не он написал ту фразу на рукописи!

Я вскрикнул от радости:

— И что конкретно это значит?

— Не знаю пока. Но если это не его почерк, следовательно, на момент убийства Нолы рукописи у него действительно не было. А рукопись — одна из главных улик, на ней держится обвинение. Судья уже назначил новую явку в суд на одиннадцать утра в этот четверг, десятого июля. Что так быстро вызвали — это наверняка хорошая новость для Гарри!

Я был очень взволнован: скоро Гарри будет на свободе! Значит, он невиновен, он с самого начала говорил правду. Я с нетерпением ждал четверга. Но накануне, в среду, 9 июля, произошла катастрофа. Около пяти вечера я сидел в кабинете Гарри в Гусиной бухте и перечитывал свои заметки. И тут мне на мобильный позвонил Барнаски. Голос у него дрожал.

— Маркус, у меня ужасные новости, — заявил он без предисловий.

— В чем дело?

— Произошла кража…

— Какая такая кража?

— Ваши записи… Те, что вы привезли мне в Бостон.

— Что? Как это возможно?

— Они лежали у меня в ящике стола. Вчера утром их там не оказалось… Я сначала подумал, что это Мариза наводила порядок и убрала их в сейф, она иногда так делает. Я ее спросил, но она говорит, что ничего не трогала. Я вчера весь день их искал, но так и не нашел.

У меня заколотилось сердце. Я предчувствовал бурю.

— Но почему вы решили, что их украли?

Повисла долгая пауза. Потом он ответил:

— Мне после обеда беспрерывно звонят, отовсюду — из Globe, USA Today, New York Times… Кто-то передал копии ваших записок всей американской прессе, и она готова их обнародовать. Маркус, вполне вероятно, что завтра вся страна узнает содержание вашей книжки.

— Видите ли, Маркус, наше общество так устроено, что все время приходится выбирать между разумом и страстью. Разум еще никогда никому не пригодился, а страсть нередко разрушительна. Так что мне будет трудно вам помочь.

— Зачем вы мне это говорите, Гарри?

— Просто так. Жизнь — это сплошное надувательство.

— Вы будете доедать картошку?

— Нет. Угощайтесь, если хотите.

— Спасибо, Гарри.

— Вам совсем неинтересно, что я говорю?

— Почему, даже очень. Я вас внимательно слушаю. Пункт четырнадцать: жизнь — сплошное надувательство.

— О боже, Маркус, вы вообще ничего не поняли. У меня иногда такое впечатление, что я говорю с дебилом.

16 часов

День был замечательный. В такие субботы Аврора, залитая уходящим летним солнцем, погружалась в мир и покой. В центре города люди спокойно гуляли по городу, разглядывали витрины, наслаждаясь последними погожими деньками. Улицы жилых кварталов вместо машин заполонили дети, гоняющие на велосипедах и роликах, а их родители, сидя в тени на крыльце, попивали лимонад и просматривали газеты.

За последний час Тревис Доун, объезжавший город на патрульной машине, уже третий раз оказывался в квартале Террас-авеню, перед домом Куиннов. Вечер был на редкость спокойный, ни единого вызова. От нечего делать он немного подежурил на шоссе, но мысли его витали далеко: он не мог думать ни о чем, кроме Дженни. Она сидела здесь, под маркизой, вместе с отцом. Оба весь вечер решали кроссворды, а Тамара Куинн в преддверии осени подрезала цветы. Подъезжая к ее дому, Тревис притормаживал, тащился еле-еле, в надежде, что она его заметит, повернет голову, и увидит его, и дружески помашет ему рукой, а он тогда на минутку остановится и поздоровается с ней из окна машины. Может, она даже угостит его холодным чаем и они немножко поболтают. Но она не повернула головы и не заметила его. Они с отцом смеялись, вид у нее был счастливый. Он проехал мимо и остановился через несколько десятков метров, вне ее поля зрения. Посмотрел на букет на переднем сиденье и взял в руки бумажку, лежавшую рядом с цветами. На бумажке было записано, что он хотел ей сказать:

Здравствуй, Дженни. Какой чудесный день. Я подумал, если ты вечером свободна, может, нам прогуляться по пляжу? Или, может, сходим в кино? У них там в Монберри новые фильмы. (Вручить цветы.)

Предложить ей прогуляться или сходить в кино. Это нетрудно. Но он так и не осмелился выйти из машины. Поскорей нажал на газ и поехал патрулировать дальше, по тому же маршруту, чтобы через двадцать минут снова оказаться перед домом Куиннов. Цветы он убрал под сиденье, чтобы никто не заметил. Это был шиповник, он собирал его возле Монберри, на берегу небольшого озера, о котором ему рассказал Эрни Пинкас. На первый взгляд эти розы не так красивы, как садовые, но краски у них гораздо ярче. Ему часто хотелось отвезти туда Дженни. Он даже придумал целый план: завязать ей глаза, подвести к розовым кустам и только тогда снять повязку, чтобы тысячи красок вспыхнули перед ней как фейерверк. А потом они бы устроили пикник на берегу озера. Но ему никак не хватало смелости ей это предложить. Теперь он ехал по Террас-авеню, мимо дома Келлерганов, не обращая на него никакого внимания. Его мысли витали далеко.

Несмотря на прекрасную погоду, преподобный после обеда заперся в сарае и возился со старым «харлеем-дэвидсоном», который надеялся в один прекрасный день вернуть к жизни. Согласно отчету полиции Авроры, он выходил из мастерской только на кухню, чтобы попить, и каждый раз видел Нолу: она спокойно читала в гостиной.