Фиолетовый меч - Дмитрий Морозов

— Это конец твоего пути, человек!

Элан поморщился. В этом мире перед схваткой любили поговорить. Он прыгнул вперёд, намереваясь первым же ударом перерубить непонятный луч тьмы — и снести голову безобразному богу, но тот легко вскинул лапу — и тонкий звон разнёсся в воздухе. Хранитель замер. Впервые на его памяти удар его меча был парирован! Кавишуг держал в руке достойного противника кристального пепла! Способного выдержать удар — и ответить своим. Элан принялся лихорадочно обороняться, отходя к стене под градом ударов, парируя, уворачиваясь, ускользая. До него только сейчас дошло, что техники боя, которым обучал его кристальный пепел, предполагали и такие вот атаки — он что, знал, что этим кончится? И опять — не предупредил?

Кавишуг остановился. Тьма стекала с его меча, мешая разглядеть форму. Она не давала сосредоточиться, перевести дух — а в воздухе вновь зазвучали слова бога:

— Ты быстр и ловок, но я — новая сила, пришедшая в этот мир! Смирись, и прими свою судьбу! Подари мне свою жизнь — и, может быть, я оставлю тебе крохи, позволяющие прожить немного подольше.

Тьма морочила, уводя взгляд, вызывая напряжение. Перед глазами всё двоилось, пот тёк градом и в руках возникала противная дрожь. Элан вздохнул — и прикрыл глаза. Он кинулся вперёд, ориентируясь не на слабый полуразмытый силуэт — а на ненависть, на ужас, стекающий с чужого меча, на белесую тьму, составляющую его сущность. На боль, причиняемую его яростными ударами, на растерянность и страх начавшего отступать чуждого ему божка, привыкшего к покорности безвольных жертв, а не к гневу впавшего в неистовство бойца. Он не открывал глаз, чувствуя, что его удары бьют точно в цель — и в какой то миг страшный рёв потряс стены зала, заставляя раскалываться камни и змеиться трещинами по стенам, и человек понял, что попал. Чужая энергия хлынула водопадом, ревущий поток странных сил захлестнул его, закрутил соломинкой в водовороте; хранителя несколько раз ударило о стены, заставив выпустить рукоять меча — и он открыл глаза.

Хрустальный пепел лежал на мече тьмы, и фиолетовое сияние боролось с подступавшим сумраком; даже пребывающие в неподвижности, клинки продолжали яростную схватку. Человек же весел посреди пещеры, стиснутый железными лапами молодого бога. Искажённое мукой и яростью лицо скалилось ему в глаза, а огромные ручищи мощными тисками выдавливали из обездвиженного хранителя крохи жизни, тут же подхватываемые и съедаемые страшным духом.

«— Настоящий удар рождается в сердце, набирает мощь в теле, направляется разумом и заканчивается поражением противника. Заметь — он не ограничен длинной рук или ног: его окончание — это тело твоего соперника. Люди пользуются мечами, копьями и стрелами, пытаясь сделать удар совершенным; мы же просто используем возможности своего организма.»

— На! — Чужой бог отлетел к стене, разбрызгивая кровь из открытой раны. Элан кинулся к мечам, подхватил ставшими горячими рукояти и, подскочив к растерянному Кавншугу, принялся полосовать огромное тело, делая его зыбким и эфемерным, заставляя растечься бесплотным туманом чужих надежд и стремлений, сгинуть, исчезнуть… От дикого крика затряслись стены, вызвав очередной камнепад. Дух кинулся вперёд, выбивая мечи, обхватывая хранителя в плотный неразрываемый кокон.

— Ну нет! Здесь и сейчас, внутри тела твоей любимой драконессы, я бессмертен — потому что питаюсь её межзвёздной пылью, её энергией, её сутью — уничтожая меня, ты уничтожаешь её! А я — просто наслаждаюсь сытным ужином!

Ответом ему был яростный рёв. Если раньше от крика закладывало уши, то теперь бог отлетел к стене, придавленный упавшей на него глыбой, и в ужасе следил, как посреди пещеры трансформируется впавший в боевое неистовство хранитель.

— Нет! Никто не уничтожит моего дракона! Это часть меня, я в ответе за неё — и никакие захудалые божки не причинят ей ни боли, не страданий!

Рёв всё нарастал, становясь басовитей и глуше. Камень начал осыпаться всё большими кусками, не затрагивая, впрочем, фиолетового смерча посредине пещеры, где ревел и бесновался некто большой и прекрасный, осознающий свою новую суть — суть хранителя всех народов, вобравший в себя частицу каждого из них, всегда готовый понять и принять их боль — и потому сострадающий, всегда готовые встать на пути несправедливости — и потому полный ярости.

Кавншуг тихо визжал и хотел вжаться в стену. Наконец он повернулся к туннелю и попытался проскользнуть к выходу, но огромная лапа преградила ему путь — повернувшись, он увидел огромного дракона, смотревшего на него с пылающими яростью фиолетовыми глазами. И когда яркое пламя, вырвавшись из его глотки, уничтожило суть нового бога, заставив мир содрогнуться в пароксизме боли, а стены пещеры окончательно рухнуть, обдав его мелкой крошкой — новый вихрь взметнулся посреди небольшого оврага, в котором оказался хранитель. Межзвёздная пыль собиралась в небольшом тайфуне, создавая каркас драконьей плоти. Элан смущённо отвернулся и, подхватив непривычно большой, однако не менее ловкой драконьей рукой кристальный пепел, отправил его себе за спину. Позвоночник привычно обдало жалящей болью раскалённого мёда, но Элану было не до внутренних ощущений — прямо перед ним, призывно глядя в его глаза, сидела самое прекрасное существо из всех видимых им за всю его жизнь!

Она раскинула фиолетовые крылья — и поднялась в воздух, заставив его зазвенеть от резких движений. Хранитель взмыл следом, слишком оглушённый происходящим, что бы удивляться такой малости, как умение летать; и когда высоко в небе, он догнал наконец драконессу, обхватив своей гибкой шеей податливую шею Греи, когда бешенная страсть захватил их, заставив забыть о обо всём — условностях, приличиях, силе земного притяжения; когда мироздание со своими проблемами и заботами шагнуло в сторону, оставив их одних — он понял наконец, что значит слияние; и счастливый крик влюблённого дракона разнёсся над змеиным материком, заставляя жителей падать на колени перед явлением в мир древнего и прекрасного помощника творца. В мир вновь пришёл триединый.

Гигантский хрустальный шар висел в воздухе, рождая туманные картины. В них, на небольшом покрытой травой откосе речки сидели трое — невысокий, но крепкий парень со странно резкими чертами лица; прижавшаяся к нему девушка — огненно-рыжая, небрежно играющая небольшим волнистым кинжалом. Третьим был Меч — огромный, прозрачно-дымчатый, бросающий на парочку фиолетовые блики, он покоился в руке у парня — и пепел тысячелетий поднимался по его хрустальным граням…

Стоящий перед шаром человек был неказист и неприметен. Дешевая серая ряса, редкие седые волосы. Одной рукой он опирался на стол, другой машинально подкидывал и ловил золотую монетку — обычный кругляш, какие ходят по дорогам империи, звенят в кошельках у аристократов и купцов, он мерно взлетал, подкидываемый умелой рукой — и падал обратно, сверкая яркими гранями.

— Браво, молодой человек! Вы блестяще доказали своё право быть триединым, и можете торжествовать победу! Уничтожили врагов, сплотили друзей — и теперь легко наведёте порядок. Что ж пусть будет так, лишь бы ваша рука не забыла, что тёмный меч лежал в ней — и был послушен и покорен, приняв нового хозяина. А из головы стёрлись воспоминания об одном давнем разговоре со старой, никому не нужной королевой. И тогда у нас всё будет замечательно!