Коммод - Михаил Ишков

Много чего наговорил, а ведь она ни о чем не спрашивала. Только смотрела. Ей самой было удивительно, что на мужчин можно смотреть по— разному, но в любом случае этот язык они понимают лучше всего. Даже самые тупоголовые и грубые, последние убийцы и насильники понимают этот язык лучше, чем охи, ахи, крики, вопли, рыдания, обвинения, мольбы о помощи, насмешки, оскорбления — мало ли какая гадость порой выскакивает изо рта! Это все шелуха. То ли дело взгляд. Глаза пронзают насквозь, и если даже не уберегут от дурного, смутят душу негодяя, напомнят о неизбежной расплате.

Луций Коммод встретил ее в покоях прежней императрицы Фаустины, занимавшей ближайшее к Тибру крыло в доме Тиберия. Паланкин внесли в малую гостиную, здесь были установлены жаровни, было тепло. Он сам откинул занавеску, пригласил Марцию выйти.

Та на корточках, не обращая внимания на отсутствие грациозности в позе, выкарабкалась наружу, встала, поежилась, огляделась.

В зале было светло, все лампы зажжены. В правой стене два окна, украшенных коринфскими пилястрами, между ними двухстворчатая дверь, ведущая на балкон. Пол мозаичный, на стенах картины, изображавшие семейные женские радости — прядение шерсти, приготовление сыров, уход за домашней птицей, работы в поле, жертвоприношение Юноне, Боне Дее и Флоре. На одной из картин, резанувшей по сердцу, была изображена детвора.

В глубине зала еще одна дверь. Она была закрыта, возле нее стояли трое мужчин. Лица двоих были знакомы Марции, но кто они, сразу вспомнить не смогла. Один бородатый, другой из вояк, третий — толстяк красивыми вьющимися локонами, по — видимому, раб. Уже знакомый Вирдумарий занял место у главного выхода, он был в доспехах, вооружен. Рядом с паланкином находился еще один мужчина. Он был молод, высок, рыжеволос, приятен лицом. Судя по лицам присутствующих, велик и знатен, и хоромы вокруг не чета Уммидиевым. Молодой человек произнес.

— Здесь ты будешь жить.

Марция присмотрелась к нему, в ее темно — голубых глазах родился интерес. Она спросила.

— Ты — цезарь?

— Да, — кивнул молодой человек. — Ты моя законная добыча. Я давно мечтал познакомиться с тобой, Марция. Знаешь, въявь ты еще прекрасней, чем на картинке.

— На какой картинке? — заинтересовалась Марция. — Я не помню, чтобы Уммидий кому‑нибудь заказывал мой портрет.

Цезарь поморщился.

— Давай забудем об Уммидии. Навсегда. Это был дурной сон. Ты спала, Марция. Теперь проснулась, зачем вспоминать ночные кошмары?

— Я не вольна над памятью, хотя она у меня слабая. Так что это за картинка? На ней действительно изображена я?

Коммод жестом подозвал толстяка. Тот приблизился и протянул императору шкатулку. Император открыл ее и показал Марции.

Женщина взяла коробочку в руки и, прикусив нижнюю губу, долго, пристально вглядывалась в себя, шестнадцатилетнюю, свежую, без памяти влюбленную в Бебия. Беременную, счастливую… Лицо ее было спокойно, взгляд оставался ясным, улыбка легкой.

— Теперь я вспомнила, — она неожиданно засмеялась. — Эту шкатулку заказал у Поликтета Корнелий Лонг, мой прежний хозяин. К сожалению, мне тогда так и не довелось взглянуть на эту вещицу. Какая я была хорошенькая, правда? — она повернула в портрет в сторону Коммода.

Тот потупил взгляд.

— Сейчас ты еще лучше.

Марция искоса глянула на него, цезарь неожиданно и густо покраснел. Смешавшись, предложил.

— Может, хочешь отдохнуть с дороги?

— Да, но прежде объясни, что это за место?

— Это — императорский дворец. Здесь жила моя матушка Фаустина. Теперь здесь будешь жить ты.

— Если мне будет позволено выказать свое мнение, — тихо выговорила Марция, — я не хотела бы жить в покоях императрицы. Мне здесь не будет покоя.

— Не возражай мне! — повысил голос Коммод. — Я не терплю возражений! И не называй меня императором, меня зовут Луций, так и обращайся ко мне.

Он осторожно глянул на женщину и внезапно сбавил тон.

— Если, конечно, тебе здесь не нравится, можешь подыскать себе другое помещение. Сегодня переночуешь здесь, а завтра я прикажу Клеандру — это Клеандр, мой спальник и самый занудливый человек на свете. Он, правда, утверждает, что он бесконечно предан мне. Так вот завтра Клеандр покажет тебе дворец, и ты сама выберешь апартаменты. Но мне бы хотелось…

Он не договорил. Марция жестом заставила его замолчать, повернулась и поклонилась кудрявому, упитанному спальнику.

— Здравствуй, Клеандр.

Тот сначала растерялся, бросил испуганный взгляд в сторону императора и, не обнаружив опасности, промолвил.

— Приветствую тебя, Марция. Рад убедиться, что твоя красота вполне естественно соединена с умением разговаривать с людьми.

— У тебя есть жена, Клеандр?

Спальник окончательно смешался.

— Я — раб, Марция, — потом признался. — Есть. И дети есть, два мальчика.

— Это должно быть замечательно иметь детей. Я тоже хотела бы иметь ребенка…

— У тебя же есть мальчик, Марция! — воскликнул император.

— Есть, — охотно согласилась Марция. — Но для меня он умер. Мне никогда не позволяли встречаться с ним.

— Если ты желаешь, его доставят во дворец?..

— Не надо тревожить малыша. Он, наверное, уже подрос и все понимает.

— Я видел его, очень веселый и шумный мальчик.

— У Бебия? — спросила женщина.

— Ага, — кивнул император и неожиданно добавил. — Может, все‑таки приказать, чтобы доставили маленького Луция? Мне бы хотелось сделать тебе подарок.

— Я же сказала, не надо тревожить малыша. Он хорошенький?

— Вылитая мать, — подал голос подошедший поближе Лет.

— Это ты, Квинт? Я узнала тебя. До меня дошли слухи, что ты женился?

— Да, Марция, а это Тертулл. Ты тоже должна помнить его, он был вместе с нами в ту ночь.

— Спасибо, Тертулл, за помощь. Тебя вернули из Африки? Помню, Уммидий долго возмущался, что молодой цезарь простил тебя. Ты простил его, Луций?

Коммод вполне по — плебейски почесал голову.

— Знаешь, цезарю не пристало врать, — сокрушенно признался император. — Простить‑то я его простил, да только запретил писать стихи. Заставляю сочинять глупейшие отчеты. Он, вероятно, злится на меня, но что поделаешь, кто‑то должен воспеть мое царствование. Нельзя пускать это дело на самотек. Так как насчет подарка?

— Знаешь, Луций, все случилось так неожиданно. Я в растерянности. Скажи, почему ты решил поселить меня здесь, в комнатах своей матушки?

— Здесь я впервые увидал твой портрет. Я тогда был мальчишкой. У Бебия в руках была шкатулка. Я выпросил ее посмотреть. И с тех пор меня не покидала мысль увидеть тебя. Я никому не признавался в этом странной для цезаря, а потом и правителя мечте. Знаешь, мне было как‑то легче переносить побои, презрение, а порой и угрозы, когда я знал, зачем мне власть, и чем я должен заняться, чтобы ты открыла мне свое сердце. К сожалению, я ничего не знаю о тебе, но, глядя на тебя, не могу скрыть радость. Моя мечта оказалась пустым горшком по сравнению с прекрасной чашей, какую я вижу перед собой. Поверишь, когда я приказал привести тебя, места не мог найти. После смерти отца все как‑то пошло кувырком, везде обман, подлость. Каждый стремится надуть меня, продать, урвать кусок и сбежать. Я боялся, что и ты — обман и не более чем глупое воспоминание. Я рад, Марция, что ошибся. У тебя потрясающие глаза. Темно — голубые… Ты пришлась мне по душе. Рассуждаешь здраво, совсем как матушка…Это дает надежду… Порой я не знаю удержу и становлюсь как безумный. Мне бывает страшно, кажется, все люди — мразь и управлять ими самая неблагодарная доля на свете.