Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

Стражник вернулся вместе с рабом, который тут же упал ниц и пронзительно заверещал:

— Да будет благословен Аллах! Мы снова встретились, добрые хозяева!

— Sia budelà![140] — воскликнул дядя Маттео. — Да это же тот негодяй, которого мы сами отказались купить!

— Эта тварь Ноздря! — воскликнул визирь. — И правда, мой господин шах, как это вы решились обзавестись этим презренным лишаем?

— Боюсь, что он привел евнуха в восхищение, — кисло пояснил шах. — А меня — нет. Итак, он ваш, господа.

— Ну… — сказали дядя и отец, чувствуя неловкость, но не желая обижать хозяина.

Подарок вообще-то принято хвалить, даже если он тебе не понравился. Однако на этот раз сам шах честно признался:

— Я никогда еще не встречал такого непокорного и противного раба. Он бранился и оскорблял меня на полудюжине языков, которые я не понимаю, кроме одного слова «свинина», которое встречалось во всех.

— Он также дерзко вел себя со мной, — добавила шахрияр. — Вообразите себе раба, который хулит сладость голоса своей хозяйки.

— Пророк (да пребудет с ним мир), — заметил тварь Ноздря, словно размышлял вслух сам с собой, — пророк называет дом, из дверей которого доносится женский голос, проклятым.

Шахрияр злобно посмотрела на него, а шах сказал:

— Вы слышите? Ну ладно, евнуха, который купил его без спроса, четвертовали. Евнух ничего не стоил, поскольку был рожден под этой крышей одной из моих рабынь. Но ведь этот сын суки шакала стоит пять сотен динаров, и им надо распорядиться с большей пользой. Вам, господа, нужен погонщик верблюдов, а он утверждает, что может им быть.

— Истинно! — завопил сын суки шакала. — Добрые хозяева, я вырос среди верблюдиц, и я люблю их, как своих родных сестер…

— В это, — сказал дядя, — я верю.

— Ответь-ка мне на вопрос, раб! — рявкнул на него Джамшид. — Верблюд становится на колени, чтобы его нагрузили. Он жалуется и стонет изо всех сил, когда на него укладывают каждый следующий груз. Как ты узнаешь, что его больше нельзя нагрузить?

— Это просто, визирь-мирза. Как только верблюд перестанет роптать, это значит, что вы положили на него последнюю соломинку, которую он сможет нести.

Джамшид пожал плечами.

— Он и впрямь знает верблюдов.

— Ну… — промямлили дядя и отец.

Шах сказал уныло:

— Вы возьмете его с собой, господа, или же на ваших глазах этот человек отправится в чан.

— Куда? — удивился отец, который не знал, что это такое.

— Давай возьмем его, отец, — сказал я, впервые за все время открыв рот. Я произнес это без всякого восторга, но я не хотел еще раз увидеть, как человека предают смерти в кипящем масле, пусть даже такого отвратительного паразита.

— Аллах вознаградит тебя, молодой хозяин-мирза! — закричал паразит. — О, украшение безупречности, ты так же сострадателен, как старый дервиш Баязид, который как-то во время путешествия обнаружил муравья, попавшего в корпию его пупка. Он прошел сотни фарсангов обратно к тому месту, откуда начал свое путешествие, чтобы вернуть насильно унесенного муравья в его муравейник, и…

— Замолчи! — завопил дядя. — Мы берем тебя с собой потому только, что хотим избавить нашего друга шаха Джамана от твоего вонючего присутствия. Но предупреждаю тебя, гниль, тебе придется нелегко!

— Я согласен! — завопила гниль. — Слова поношения и битье, которые дарованы мудрецом, более ценны, чем лесть и цветы, дарованные невеждой. И более того…

— Gesù, — утомленно сказал дядя. — Тебя будут бить не по ягодицам, а по твоему болтающему языку. О светлейший шах, мы отправимся завтра на рассвете и заберем с собой это зловоние.

Рано утром Карим и двое других слуг одели нас в добротные одежды для путешествия, выполненные в персидском стиле, и помогли упаковать наши личные вещи. После чего нам вручили огромную корзину с прекрасными яствами, винами и другими деликатесами, приготовленными придворными поварами, так что мы были обеспечены кушаньями на добрый отрезок нашего пути. Затем все трое слуг доставили себе удовольствие, изображая беспредельную печаль, словно мы всю жизнь были их любимыми хозяевами и теперь покидали их навсегда. Они распростерлись ниц, прощаясь, скинули свои тюрбаны и принялись биться об пол обнаженными головами. Слуги не переставали делать это до тех пор, пока отец не раздал им бакшиш, после чего проводили нас с широкими улыбками и пожеланиями всегда пребывать под защитой Аллаха.

В дворцовой конюшне мы обнаружили, что Ноздря уже по собственной инициативе оседлал наших верблюдиц и нагрузил вьючного верблюда. Он даже тщательно рассортировал и прикрыл все подарки, которые посылал шах, так, чтобы они не упали, не дребезжали и не испачкались в дорожной пыли. Причем раб разместил их таким образом, чтобы мы могли определить, что он не украл ни единой вещи.

Однако вместо похвалы дядя сурово сказал:

— Ты, мерзавец, думаешь, что порадуешь нас сейчас и заморочишь нам голову, чтобы мы проявили к тебе снисходительность, когда ты вновь поддашься своей природной лени. Но предупреждаю тебя, Ноздря, мы ожидаем от тебя чего-то подобного и…

Раб перебил его с подобострастием:

— Хороший хозяин делает хорошего слугу и получает от него службу и послушание в прямой зависимости от уважения и веры, которые оказывает ему.

— Однако по всем рассказам, — заметил отец, — ты плохо служил своим прошлым хозяевам — шаху, торговцу рабами…

— Ах, добрый хозяин мирза Поло, я слишком долго был заключен, словно пленник, в различных городах и семействах, и моя душа рвется отсюда. Аллах создал меня странником. Я так понял, что вы, господа, путешественники, и потому приложил все усилия, чтобы меня прогнали из дворца, мечтая присоединиться к вашему каравану.

— Хм, — скептически произнесли отец и дядя.

— Ведя себя так, я знал, что рискую прежде всего попасть из дворца в котел с маслом. Но молодой мирза Марко спас меня, и он никогда не пожалеет об этом. Вам, старшие хозяева, я буду послушным слугой, но для него я стану преданным наставником. Я спасу юношу от опасности, как он меня, и я буду прилежно обучать его премудростям путешествия.

Таким образом, Ноздря оказался вторым, довольно странным учителем, которого я приобрел в Багдаде. Да уж, не такого компаньона я себе желал. Меня не слишком-то радовало, что обо мне будет заботиться этот грязный раб, который, возможно, научит меня чему-нибудь дурному. Однако я не хотел ранить его, а потому промолчал, изобразив на лице терпимость.

— Имейте в виду, я вовсе не претендую на то, чтобы считаться хорошим человеком, — сказал Ноздря, словно подслушав мои мысли. — Я человек простой, и не все мои вкусы и привычки приемлемы в благовоспитанном обществе. Несомненно, вы будете часто бранить меня или даже бить. Но я хороший путешественник, вот кто я такой. И теперь, когда я снова окажусь под открытым небом, вы оцените, как я полезен. Вы меня еще узнаете!