Отягощенные злом. Законы войны - Александр Афанасьев

— Пятьдесят.

Главное не нашуметь — а то счетчик быстро обнулится. Он представлял, как все оно будет — мечущиеся лучи фонариков, короткая очередь…

— Сорок пять…

Ему удалось подтянуться. Перевалиться через забор. Он понял, почему не было технических средств защиты — нельзя было привлекать внимание. Ни у кого на заборе не торчат по краям изоляторы — и тут этого не должно быть. Они полагаются на куда более чуткую и универсальную охрану — глаза уши и опыт опытных, обученных своему делу людей.

— Сорок. Быстрее.

Прыгнул. Перекатился — но все равно слышно. Прижался к земле — все. Ставки сделаны — ставок больше нет.

— Тридцать пять.

Где? Где спрятаться.

— Тридцать. Справа или слева от входа.

Он побежал туда. А вот хрен там спрячешься, это только сбоку круто выглядит. Дело в том, что человек как-то инстинктивно чувствует живое существо рядом с собой, особенно если его обучить доверяться своим инстинктам, не лениться проверять то, что показалось неправильным или ненормальным. Они проверяли это — даже в кромешной тьме человек чувствует находящееся рядом живое существо, но…

— Двадцать пять.

…только если оно находится на уровне роста человека. Почему-то человек почти не чувствует то, что находится выше его головы. Вспомните — как часто вы смотрите вверх? Не себе под ноги, не перед собой, не на уровне своего роста — а выше.

— Двадцать. Что ты делаешь, черт тебя дери?

Он еще раз подпрыгнул. Хвала Аллаху, тут мало дождей, и потому здесь не делают стоки. Если бы они тут были — то загремели бы почище вечевого колокола.

— Пятнадцать. Действуй.

Подтянулся, перевалился через невысокий край крыши, прикрывающей что-то вроде подъезда к вилле. Там, сверху, была еще широкая, открытая терраса.

— Десять. Замри!

— Ты ничего не слышал?

Араб замер, боясь пошевелиться…

— Не. А чего?

— Упало вроде что-то…

— Да ладно. Покурим…

Едва слышный треск — сигаретной головки о бок коробка.

— Занять позиции и ждать… Занять позиции и ждать… Твою мать, мы занимаемся всем чем угодно, кроме того, что должны делать.

— А что мы должны делать, земляк?

— Воевать, вот что! В провинциях духи кишмя кишат!

Звук, напоминающий зевок.

— Дурак ты, земеля. Если хочешь под пули лезть, я не возражаю. А мне и здесь хорошо. Поближе к начальству и к кухне…

— Я не для этого в армию вербовался.

— Скаутские костры в ж… не отгорели? Ничё, вот перебросят в Кандагар, там узнаешь, почем фунт лиха…

— Да заткнись ты…

— Лиховцев, в чем дело…

Новый голос. Араб его не слышал. Уверенный, командирский.

— Остановились передохнуть, господин штабс-капитан…

— Отставить курить, б… Обалдуи. Ничего не слышали?

— Никак нет… вроде.

— Что — вроде? Давно докладывать разучился? Устав учить отправить?

— Сержант Зозуля слышал, будто упало чего. Я ничего не слышал…

Молчание. Потом — шаг, едва один. Араб даже дышать перестал.

— Продолжать караульную службу. Гасилы грешные[106]. Лиховцев…

— Я!

— Не ори. Завтра мне пятый раздел устава расскажешь наизусть.

— Есть… — разочарованный голос.

— Все, двинулись, двинулись. Увижу сигареты — окурок сожрете. Дятлы.

Снова шаги, теперь размеренные. Уходят…

Еще шаги. Крыша тонкая. Едва слышно прикрылась дверь — судя по звуку, глухому и солидному, дверь непростая, может, даже и бронированная. Ушел? Или потопал ногами на месте, прикрыл дверь и стоит — с пальцем на спусковом крючке.

Как узнать?

А никак.

Много лет назад один китаец учил их искусству «шага гусеницы». Это когда люди думают, что ты стоишь, а на самом деле ты идешь. Одно из древних, почти утраченных искусств монастырей в Шаолине. Вот и здесь надо так же — только не идти, а ползти.

Что там, под крышей? Кто там? Может быть, кто-то только ждет движения, чтобы открыть огонь. Легкое движение пальца — и рой стальных ос оборвет его жизнь…

Он сдвинулся немного. Буквально на миллиметр. Потом еще.

Никто не закричал. Не начал стрелять. Не взлетела красная ракета, обозначающая тревогу.

Тихо…

Двигаясь в час по чайной ложке, он подобрался к окну. Оно было не только заперто, но изнутри еще закрыто ставнями и, судя по всему, стальными, настоящими.

Он прилепил к стеклу микрофон последнего поколения — похожий на вырезанный из липкой ленты круг размером с компакт-диск, гибкий и прозрачный. Он снимает звук с самого окна, за счет его микровибраций, возникающих от человеческого голоса.

Потом переполз к другому окну…

Не могло быть и речи о том, чтобы перебраться обратно тем же способом. Он просто не успевал, в помещении, к двум из трех окон которого были прилеплены микрофоны, закончились разговоры — а через несколько минут гости уже появились на крыльце. Захлопали дверцами машин…

Никому из них было невдомек, что напоминающий японского ниндзя человек, одетый в черное, лежа наверху, на террасе, слушает и даже снимает их.

— Виктор Всеволодович… — молодой голос.

Звук шагов. Едва слышный металлический щелчок крышки зажигалки.

— Ну?

— Я с вами отдельно поговорить хотел. По поводу Мутабара…

— Ну что там опять…

Араб понял, о чем, верней, о ком идет речь. Мутабар — это было имя и одновременно кличка генерала Мутабара[107], начальника Корпуса пограничной стражи в Афганистане. Он пользовался популярностью — как один из немногих офицеров-афганцев в генеральском звании.

— Это насчет крайнего каравана из Дарра Адам Хель. Люди Мутабара задержали его.

— Случайно?

— Нет, мы уже выяснили. Люди Мутабара распространяют слухи по всему приграничью, что только слово генерала Мутабара есть гарантия, а слово русских ничего не значит.

Тяжелое дыхание. Сигаретный дым. Потом какой-то непонятный звук — вроде удар, а потом — нечто похожее на приглушенный стон.

— Сам придумал, сучонок? Ты кому уши натянуть пытаешься, гнида? Я, почитай, без малого пятнадцать лет на Востоке. Мутабар никогда не скажет такое, что бы он ни думал! Если бы он был таким дураком — давно б лежал в земле.