Между - Альвдис Н. Рутиэн

Соревнование магически подействовало на отряд. Утесы росли на глазах, и камень Друста оказался отнюдь не самым впечатляющим. Сын Ирба отдал фибулу Глеулвиду и ничуть не жалел об этом. Лучших стен с бойницами не было и у Тинтагела.

На рыбацкой лодке Друст и еще пара воинов проплыли вдоль бухты, проверив незаметность укреплений с воды. После этого командир приказал присыпать валуны землей, чтобы летом между ними выросла зелень: будто этим расщелинам не один десяток лет.

Шутка «может быть, саксы всё-таки приплывут и оценят наши труды» переставала вызывать смех.

* * *

Близился Бельтан. Воины дружно стали вспоминать, что в рыбацком поселке… ближнем, а еще восточнее, а еще – помнишь, мимо проезжали… есть очень даже симпатичные девушки, даром что пахнут морем и рыбой – но что в этой глуши не пахнет морем и рыбой?!

Друст махнул рукой: поезжайте, веселитесь. Его звали с собой: поедем, командир, развеешься. Он молча качал головой. Искать радости в объятьях рыбачки? – после Эссилт?!

Так что в Бельтан в «саксонской бухте», как ее обозвали воины, он остался лишь с несколькими воинами, решившими, что не бросать командира – это важнее утех с красавицами побережья.

Веселятся за холмами… Костры на скалах. Плясуны с факелами. Хохот. Нестройные визги дудок, грохот барабанов. Красавицы рыбацких селений… впрочем, в оранжевой пляске огней любая покажется прекрасной. Мои воины, которым в эту ночь ни в чем не будет отказа.

…А из морских пучин поднимаются совсем другие девы. Их кожа нежна, волосы зелены, черты лица совершенны, нагое тело маняще прекрасно… Почему я вижу их?! Я не могу… не умею видеть… не должен.

Но откуда-то знаю: стоит мне спуститься в полосу прибоя – и меня обступят красавицы, перед которыми и Эссилт – простушка. Стоит только спуститься…

Их песнь… в этой бухте не слышно ничего, кроме шума прибоя, но я знаю: они поют, поют для меня, они зовут, прекрасные и холодные, как пена на волнах…

Дахут… откуда я знаю твое имя?! Бред, безумие?! Твое тело бело, как лунный свет, податливо, как воск, и желанно, как капля воды жаждущему… нет прекраснее тебя, отказавшей Марху и готовой раскрыться для меня, как раковина раскрывает створки под ножом ловца жемчуга…

Бред! Это просто ревность. Эссилт сейчас с дядей. Нетрудно догадаться, чем они заняты в ночь Бельтана.

Поневоле начнешь выдумывать себе страстных морских дев.

В волнах «саксонской бухты» ундина плеснула с досады по воде и ушла на глубину.

Человек бы сказал: «Сорвалось».

И у морских бывает так, что клюнувшая было добыча – срывается.

* * *

…Осенние шторма были подлинным праздником для отряда Друста. Приплывут саксы когда-нибудь или нет – но сейчас они не приплывут совершенно точно. А это значит, что больше не придется давиться надоевшей рыбой, – воинов ждет охота.

Друст лично отобрал половину отряда. Во-первых, те, кто больше других заслужил право отдохнуть от моря, которое все как один уже давно ненавидели. Во-вторых, лучшие копейщики: охота – это, конечно, праздник, но смертельный риск при схватке с кабаном остается смертельным риском. И в-третьих, двое-трое самых крикливых: если не оставить их здесь – они своим возмущением сведут с ума всех.

Сам Друст не поехал. Хотя хотелось. Безумно хотелось. Пр-роклятье, он Эссилт не вожделел так, как эту охоту! Гнать зверя по лесу… настоящего зверя по настоящему лесу, рисковать взаправду, а не выдумывать, как нападут несуществующие саксы… это было подлинное счастье, и оно было дороже всех женщин мира!

Но сын Ирба понимал яснее ясного: его отряд будет готов биться против саксов ровно до тех пор, пока сам Друст будет показывать, что угроза высадки желтоволосых варваров существует. Ежедневно и всерьез. Стоит ему хоть на день перестать вести себя как командиру заставы, на которую нападут вот-вот, – и всё. Конец. Отряд просто перестанет слушаться его – и потом быстро, слишком быстро сойдет с ума от безделья.

«Как ты жесток, Марх! Отправил бы меня сюда одного…»

Половина отряда, отправленная на охоту, вернулась нескоро. Миновал Самайн и даже (вот диво-то!) выпал снег. К утру он растаял, но неважно. Это уже была зима.

Друст делил мясо столь тщательно, как не стал бы делить серебро. Доля охотников. Доля тех, кто остался в «саксонской бухте». Доля рыбаков, кормивших их с весны. Доля кузнеца – пусть малое, но возмещение за то железо, из которого они станут ковать наконечники стрел. Доля командира… Друст усмехнулся: он заранее решил, как поступит с ней.

– Вы – лучшая из дружин! И на свою долю я устрою пир! Ешьте досыта и не думайте ни о чем!

* * *

Настала зима. Гадкая морось стучала по крыше дружинного дома. Датар на сколько-то дней исчезал… никто особо не спрашивал, куда. Всё и так ясно. Когда он заявил, что женится и что всю дружину ждут на свадьбе, никто не удивился. Друст разрешил Датару взять два кабаньих окорока из кладовой – к собственному удивлению, сын Ирба теперь мерил всё на стоимость мяса, муки, ячменя, железа…

Справили свадьбу. Тихонькая рыбачка с невзрачным лицом никак не могла пережить удивления от того, что ее муж – дружинник и что на свадьбе у них сам наследник Корнуолла.

Датар был счастлив, обнимал свою изрядно располневшую жену и всё приговаривал: «Теперь я никуда с этих берегов не уйду!»

Друст махнул рукой и дал ему пару зимних месяцев на то, чтобы пожить семейной жизнью.

Тоска…

Зимние ветра, непогода.

Еле дождались дня без дождя, чтобы соорудить на наших «дозорных башнях» навесы. Все работали так споро, как никакой приказ не заставит.

Наш враг – не саксы. Наш враг – безделье. И на этого врага мои люди ополчились так, что… Что мне осталось лишь стоять в стороне и указывать, как лучше класть кровлю.

И вот теперь я отправляю очередных дозорных на вполне удобные наблюдательные посты. По двое. Пускай болтают, глядя на штормовое море.

Всё равно больше делать нечего.

А я буду ковать. Ибо в девять искусств, приличных каждому знатному человеку, кузнечное мастерство тоже входит.