Керенский - Владимир Федюк

Шум продолжал нарастать. Керенский звонил в председательский звонок, но его не было слышно. Наконец, воспользовавшись минутой сравнительной тишины, Керенский сказал: "Предлагаю собравшимся сохранять спокойствие и выслушать первого солдата с долженствующим ему почтением и уважением к правительству".

Понемногу публика успокоилась. Глуховатым, резким голосом, почти не отрываясь от бумаги, Корнилов произнес свою речь. Он приветствовал делегатов совещания от лица действующей армии и сразу определил тон выступления: "С глубокой скорбью я должен открыто заявить, что у меня нет уверенности, что русская армия без колебаний исполнит свой долг перед Родиной". Корнилов привел многочисленные примеры расправ солдат над офицерами, отказа их от выполнения приказов, бегства с боевых позиций. "Армия должна быть восстановлена во что бы то ни стало, — продолжал он. — Для восстановления армии необходимо немедленное принятие мер, которые я доложил Временному правительству. Мой доклад представлен, и на этом докладе без всяких оговорок подписались управляющий военным министерством Савинков и комиссар при Верховном главнокомандующем Филоненко".

Далее Корнилов кратко изложил основные положения своей записки: восстановление дисциплины в армии, поднятие престижа офицерства и улучшение его материального положения, наведение порядка в тылу. "Я верю в светлое будущее нашей Родины, я верю, что боеспособность армии, ее былая слава будут восстановлены. Но я заявляю, что времени терять нельзя ни одной минуты. Нужны решимость и твердое непреклонное проведение намеченных мер".[304]

Собравшиеся в зале вновь проводили Корнилова аплодисментами. Однако его выступление вызвало у публики скорее разочарование. Разговоры о развале страны и армии стали к этому времени привычными и, как всё привычное, перестали вызывать страх и будоражить эмоции. От Корнилова ждали другого — критики правительства и лично Керенского. Но Корнилов, выполняя обещания, которые он дал премьеру, не сказал в адрес правительства ни одного резкого слова.

Казалось, сенсации не будет. Но неожиданно вопросы, поднятые Корниловым, продолжил в своем выступлении донской атаман генерал А. М. Каледин. Совсем недавно он командовал одной из армий Юго-Западного фронта, и проблемы армии были ему непосредственно близки. Каледин потребовал упразднить Советы и комитеты, дополнить декларацию прав солдата декларацией его обязанностей, восстановить дисциплину и власть начальствующих лиц. "В грозный час испытаний на фронте и внутреннего развала страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узкопартийными программами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные комитеты и Советы".[305]

Речь Каледина вызвала в зале настоящую бурю. Правая сторона партера стоя аплодировала, слева раздавались возмущенные крики. Керенский, взяв слово в качестве председателя, заявил, что правительство созывало совещание вовсе не для того, чтобы кто-то обращался к нему с требованиями. С большим трудом ему удалось навести порядок и предоставить слово следующему оратору. В тот день выступало еще много людей. Самой запомнившейся сценой последующих часов стало рукопожатие, которым публично обменялись представитель Союза торговцев и предпринимателей А. А. Бубликов и "ми-нистр-социалист" И. Г. Церетели.

Наконец, список заявленных ораторов был исчерпан. Время подходило к полуночи. На трибуну вновь поднялся Керенский, для того чтобы, как он сказал, "минут на десять" подвести итоги совещания. Но короткое резюме вылилось в длинную и крайне эмоциональную речь. Поблагодарив всех выступавших за высказанное мнение, Керенский заявил, что правительство не будет поддаваться давлению, откуда бы, справа или слева, оно ни исходило. Чем дольше он говорил, тем больше заводил самого себя. Присутствовавшие в зале представители американской миссии Красного Креста, не понимавшие ни слова по-русски, потом говорили, что на них Керенский произвел впечатление человека, находившегося под влиянием наркотиков, которые кончились раньше, чем он закончил речь.[306]

Керенский почти кричал в зал: "Пусть будет то, что будет. Пусть сердце станет каменным, пусть замрут все струны веры в человека, пусть засохнут все цветы и грезы о человеке, над которыми сегодня с этой кафедры говорили презрительно и их топтали. Так сам затопчу!.. Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, и буду думать только о государстве". В этом месте с галерки раздался испуганный женский голос: "Не надо!" — что несколько испортило впечатление. Речь Керенского становилась все более бессвязной. Публика с нарастающим изумлением слушала оратора, а тот говорил, говорил и никак не мог остановиться. Наконец Керенский закончил и, обессилев, не сел, а упал в председательское кресло. На часах было половина второго ночи.

Государственное совещание было задумано Керенским, с тем чтобы обеспечить правительству поддержку страны. Результат его стал прямо противоположным. И правые, и левые критики правительства увидели в "московском позорище" доказательство слабости власти. Во многом причиной этого стало поведение самого Керенского, а особенно его заключительная речь. Патриарх российских марксистов Г. В. Плеханов, присутствовавший на совещании в качестве почетного гостя, говорил, что Керенский — "это девица, которая в первую брачную ночь так боится лишиться невинности, что истерически кричит: мама, не уходи, я боюсь с ним остаться!".[307]

Такое впечатление было не вполне верным. И правительство, и сам Керенский (а правительство давно уже персонифицировалось с ним лично) еще сохраняли определенный кредит доверия. Те, кто полагал, что Керенский — это отыгранная карта, выдавали желаемое за действительное. Это был самообман, но самообман, в значительной мере ускоривший и без того нараставший кризис.

23 августа 1917 года крупнейшие газеты России опубликовали сенсационное известие — раскрыт монархический заговор. Накануне по распоряжению Керенского были арестованы великий князь Михаил Александрович и его супруга графиня Брасова, дядя последнего царя великий князь Павел Александрович, его морганатическая жена графиня Палей и сын от этого брака Владимир Палей. В Гатчине был взят под арест двоюродный брат Николая II великий князь Дмитрий Павлович. По сообщениям газет, заговор был тщательно подготовлен, в его орбиту были вовлечены десятки известных лиц, заговорщики имели сеть отделений в провинции. В Петрограде, Москве, Киеве, Пятигорске были проведены многочисленные аресты. Вся Россия возбужденно обсуждала детали происшедшего. Однако не прошло и недели, как, к конфузу бдительных защитников революции, вся история с заговором лопнула как мыльный пузырь.