Побег - Кирилл Шелестов

В отличие от реэкспорта «народный автомобиль» был обычной финансовой пирамидой. Березовский и Разбашев зарегистрировали предприятие, которое от имени завода распространяло среди населения страны ценные бумаги, дающие право на приобретение готовящейся к выпуску новой модели автомобиля за полцены. Центральные каналы телевидения беспрерывно гнали рекламу народного автомобиля. Акции предприятия пользовались спросом.

Через некоторое время, собрав с обывателей около сотни миллионов долларов, акционеры объявили, что денег для производства новой модели недостаточно и что выпуск придется отложить.

Все это, как легко догадаться, не способствовало росту производства и улучшению жизни заводских работяг, тем более что прочие заместители Разбашева старались не отставать от лидеров и изо всех сил наращивали темпы личного обогащения. На заводе зрело глухое недовольство, которое время от времени выплескивалось в митинги и забастовки. Генеральная прокуратура, подогретая шумом в прессе и деньгами конкурентов Березовского, начала расследование некоторых уж слишком откровенных операций.

В качестве ответного хода Березовский и Разбашев под предлогом развития отечественного автомобилестроения разработали целую программу государственной поддержки завода, целью которой было получение безвозвратных бюджетных денег. В случае успеха Березовский и Разбашев помимо мощной финансовой подпитки обретали и косвенную защиту от назойливого внимания правоохранительных органов. Эту программу они и надеялись подписать после президентского визита, который организовал Березовский, используя свои связи в президентской администрации и президентской семье, членом которой его называли.

Президента, разумеется, не посвящали в тонкости финансовых махинаций. Ему деликатно объяснили, что накануне предстоящих выборов он должен чаще ездить по стране, являя себя народу и опровергая слухи о своей смертельной болезни и старческом бессилии. Появление на заводе в качестве спасителя гибнущего автогиганта давало президенту хорошие шансы на победу в Уральской области, где из-за большой концентрации промышленных предприятий традиционно были сильны коммунисты. Ельцин летел бить коммунистов и спасать гордость российского автопрома.

2

Если после объяснения с Лихачевым мое пребывание в Уральске стало очень опасным, то после перестрелки в лесу оно превратилось в самоубийственное безумие или в безумное самоубийство — право, не знаю, что глупее. Арестовать меня могли каждую минуту. Я кожей ощущал угрозу, но бежать не мог. Точнее, я собирался это сделать, но чуть позже, после президентского визита, который давал мне последнюю возможность прорваться к кому-то из первых лиц области, чего до сих пор у меня никак не получалось. Короче, я решил еще раз рискнуть.

Президент ожидался в одиннадцать. Я приехал в аэропорт в десять тридцать. Стоянка у VIP-зала была заполнена автомобилями с административными номерами. Милиционеры сверяли фамилии чиновников со списком. Я даже не стал там притормаживать, а сразу двинулся к общему входу в аэропорт.

Особо важный зал, расположенный в отдельном крыле, соединялся с основным зданием служебным ходом, о котором кроме сотрудников аэропорта мало кто знал. Я обнаружил его случайно, когда из-за задержки рейса маялся в аэропорту бездельем и заглядывал во все двери подряд. Через второй этаж, невзрачным коридором мы с Гошей практически беспрепятственно пробрались в холл VIP-зала, где уже собралось все губернское чиновничество. Нам, правда, попался по дороге один из заместителей Ковригина, но мы приветствовали его столь сердечно, что он не решился спросить нас о том, что мы здесь делаем.

Народу было не продохнуть, настроение царило оживленное и праздничное. Что обывателю — смерть, то бюрократу — радость. Чиновники ждали падишаха, волнуясь как жены в гареме. Военные сверкали золотом парадных мундиров, штатские сплошь были в костюмах. Кресел катастрофически не хватало, люди гудели и перемещались. На мое появление никто не обратил внимания.

Возле банкетки царила особая суета. У входа толпились несколько полковников и руководителей областных департаментов. На их лицах было выражение сопричастности происходящему за дверями таинству. Это означало, что губернатор с особо близкими персонами уже внутри.

На выездных мероприятиях субординация соблюдается не так строго, как в кабинетах и приемных. Губернатор обычно сам решает, кого взять с собой, а кого оставить, и чаще всего происходит это экспромтом. Поэтому я прямиком направился к банкетке, надеясь, что никто не станет проверять, приглашал меня Лисецкий или нет. Мой расчет оправдался, меня не остановили.

Приоткрыв дверь, я увидел, что в помещение набилось человек сорок, не меньше. В центре стола восседали Лисецкий и генеральный директор автозавода Разбашев, оба в элегантных, дорогих темно-синих костюмах и ярких галстуках. Разбашев был статным русоволосым мужчиной средних лет, с высокомерным лицом, тяжелым взглядом и решительным подбородком.

О взаимной неприязни директора с губернатором по области ходили легенды. Рассказывали, как порой, сталкиваясь нос к носу в депутатском зале Шереметьево, они прятались в туалете, лишь бы не здороваться.

Разбашев, возглавляя одно из крупнейших производственных объединений страны, считал себя выдающимся руководителем, хозяйственником и человеком дела, а Лисецкого — болтуном, интриганом и фанфароном. В Уральск Разбашев не ездил, губернаторские приглашения игнорировал, политикой не интересовался, в свой бизнес Лисецкого не пускал. Автогигант давал в областной бюджет до тридцати процентов налогов, и Разбашев полагал, что за такие деньги Лисецкий может и потерпеть.

Лисецкий, разумеется, терпел, но скрежетал зубами при одном упоминании Нижне-Уральска. Как и все представители новой русской знати, Лисецкий был исключительно завистлив. Мысль о том, как много ворует Разбашев, сводила его с ума. За глаза он называл Разбашева хамом и жлобом. В глубине души он был бы рад, если бы Ельцин разбашевскую программу зарубил, однако способствовать этому Лисецкий не мог, все из-за тех же налоговых поступлений.

В сегодняшнем мероприятии Разбашеву доставалась ведущая партия, тогда как губернатор отходил на второй план. Понятно, что их чувства по этому поводу были диаметрально противоположными. Сидя вплотную друг к другу, они упорно смотрели в разные стороны, отдаленно напоминая двуглавого орла с российского герба.

Бедняга Силкин, мэр Нижне-Уральска, зависел от них обоих и до смерти боялся испортить отношения с любым. Он нервно ерзал подле Разбашева, заглядывал через него в глаза Лисецкому и угодливо улыбался то одному, то другому.

По правую руку от губернатора располагался не кто иной, как сияющий Плохиш. Его я никак не ожидал здесь увидеть, будучи уверен, что он давно находится за пределами России. Заметив мое изумление, Плохиш мне игриво подмигнул.

Мой ночной кошмар, генерал Лихачев, демонстративно сидел в углу, подальше от губернатора. Закинув ногу на ногу, он бросал иронично-вызывающие взгляды на других силовиков: начальника областного УВД Поли-вайкина и начальника ФСБ Зайцева. Увидев меня, он покачал головой, будто удивляясь моей дерзости, и отвернулся. Был тут и Ефим Гозданкер, который мокрыми губами что-то шептал на ухо прокурору области.