Судьбы и фурии - Лорен Грофф

Она узнала много нового, например то, что человек может сделать с помощью своего языка или одного только дыхания. Узнала, каков на вкус латекс и какой запах может быть у смазанной маслом кожи. Почувствовала, как кровь замирает в жилах во время представления в Тэнглвуде. Когда она рассматривала картины Джексона Поллока и слышала у себя над ухом теплый мужской голос, ощутила вдруг всю прелесть происходящего. Соленый жар, кислые коктейли Писко на террасе, болезненно-медленно тающие кусочки льда на ее сосках, и он, наблюдающий за ней со стороны двери. Он учил ее, как правильно есть, как заказывать вино. Как заставлять людей верить, что ты с ними согласна, не произнося ни слова. В такие минуты в его взгляде появлялась какая-то нежность, но она старалась делать вид, что ничего не замечает.

«Это просто сделка», – напоминала она себе, когда ее колени начинали пылать от боли от долгого стояния на плитке в душе, пока он запускал ей пальцы в волосы.

Он покупал ей подарки: браслеты, фильмы, от которых ее лицо пылало, белье, представляющее из себя три ленточки и кусочек шелка.

А затем она пошла в колледж. Время летело быстрее, чем она думала. Занятия стали для нее светом в царстве темных уик-эндов. Она буквально впитывала все, что рассказывали на лекциях. Друзей у нее не было. Ариель отнимал почти все время, оставшееся она посвящала учебе и прекрасно знала, что если заведет хотя бы одного друга, то потом уже не остановится, слишком уж она изголодалась по компании.

Теплыми весенними днями, когда солнечные лучи расцветали желтыми цветами форсайтии в уголках ее глаз, сердце Матильды становилось буйным и непослушным, и она готова была отыметь первого попавшегося парня, проходящего мимо нее. Но на кону стояло слишком много, чтобы рисковать этим в угоду искушениям.

Она обкусывала ногти до крови, глядя, как люди вокруг обнимаются, смеются и обмениваются только им одним понятными шуточками. В пятницу вечером, сидя в поезде, мчащемся в мерцающий в тумане Хадсон, она готова была выть от отчаяния, а во время съемок в агентстве делала вид, что она одна из тех девушек, которые чувствуют себя в бикини как рыба в воде и с радостью готовы продемонстрировать любопытному миру свой новый шелковый бюстгальтер. Но ее самыми лучшими фотосессиями стали те, во время которых ей нужно было сделать вид, что она хочет убить фотографа. А затем снова апартаменты Ариеля, обжигающий ковер и искусанные губы. И когда его руки скользили по ее спине или раздвигали ее ягодицы, она снова и снова думала: «Сделка, сделка, сделка».

Когда поезд вновь увозил ее в колледж, душа Матильды разворачивалась все шире с каждой милей. Так прошел один год, потом второй. Затем наступало лето, которое она проводила в апартаментах и в галерее безвылазно, словно рыбка в аквариуме. Она училась и училась. Три года. Четыре.

И вот наступила весна выпускного года. Жизнь расстилалась перед Матильдой, словно слишком яркий свет, на который было больно смотреть.

В Ариеле появилась какая-то исступленность. Он стал все чаще зазывать ее на долгие четырехчасовые ужины, затаскивал с собой в ванную. Она могла проснуться утром в воскресенье и обнаружить, что он внимательно за ней следит.

– Переходи ко мне на работу, – припечатал однажды Ариель, когда, нанюхавшись, выносил ей мозг лекцией на тему гениальности картин Ротко. – Ты можешь работать на меня в галерее, я еще немного подучу тебя, и мы возьмем приступом Нью-Йорк.

– Может и перейду, – покладисто отвечала она, а про себя думала: «Да ни за что». И снова напоминала себе: «Сделка. И ей скоро конец».

Скоро она будет свободна как ветер.

11

ВЕЧЕРОМ ЕЙ СТАЛО ОДИНОКО.

Матильда спустилась и обнаружила, что Бог сжевала кухонный коврик и оставила на полу растекшуюся лужу, и теперь смотрит на нее с воинственным блеском в глазах. Матильда приняла душ, надела белое платье и распустила влажные волосы так, что они быстро намочили ткань.

Она засунула собачку в переноску, собрала ее игрушки и еду в сумку и положила в машину. Сначала Бог громко лаяла на нее с заднего сиденья, а затем затихла.

Она стояла перед главным магазином в городе, стояла и стояла, пока случайно не увидела какое-то смутно знакомое семейство. Зимой они с Лотто нанимали этого мужчину расчистить от снега их парковку, у него было лицо дельца, хоть и слегка заторможенного. Женщина работала в приемной у дантиста, она сама была огромной, а ее зубы – мелкими и белыми. Глаза у их детей были, как у молодых оленят. Матильда присела на корточки, чтобы лучше их видеть, и сказала:

– Хотите взять моего песика к себе?

Мальчик кивнул, глядя на Бог и посасывая сразу три пальца. Девочка прошептала:

– Я вижу ваши грудки…

– Миссис Саттервайт? – спросила женщина, неодобрительно оглядывая ее, и Матильда наконец поняла, что ее белое дизайнерское платье оказалось не самой лучшей идеей и выглядит она неприлично. Она не подумала об этом.

Матильда передала собаку мужчине.

– Ее зовут Бог.

Женщина испуганно вдохнула:

– Миссис Саттервайт!

– Тише, Донна, – услышала Матильда, направляясь к машине. – Оставь бедную женщину в покое.

Она поехала домой. В пустом доме гуляло эхо. Матильда была свободна. Теперь ей не о чем было беспокоиться.

КАК ЖЕ ДАВНО ЭТО БЫЛО.

Она помнила тот день, когда свет упал с неба, точно сквозь дутое зеленое стекло.

Тогда у нее еще были длинные светлые волосы, выгоревшие на солнце. Скрестив стройные ноги, она читала «Лунный камень». Она покусывала ноготь и думала о своем новом парне, о своей нежной недельной любви, с приходом которой весь мир стал ярче. Даже колеса поезда выстукивали его имя: «Ло-тто-Ло-тто-Ло-тто».

Какой-то противный коротышка наблюдал за ней со скамейки, но Матильда, погруженная в книжку, его не замечала. В тот момент она еще не была знакома с Чолли. С тех пор как они с Лотто обрели друг друга, он проводил с ней каждую свободную минуту, оставив свою комнату в общежитии в распоряжение своего друга детства, который, насколько она знала, нелегально посещал лекции. Кроме Матильды, гребли и лекций, у Лотто больше ни на что не хватало времени.

Так вот, она его не знала, но Чолли знал ее очень хорошо. Он тоже был на той вечеринке, когда Лотто обернулся и увидел Матильду, а она увидела его. Тогда Лотто чуть не передавил половину народа, чтобы до нее добраться. Прошла всего неделя. Чолли не верил, что это может быть чем-то серьезным. Да, она была милой, но Чолли не мог себе представить, чтобы Лотто в двадцать два года добровольно привязал себя к одной-единственной дырке, когда перед ним расстилалась целая жизнь безудержного секса.

А еще Чолли был уверен, что, будь Лотто красавчиком, он никогда не достиг бы такого успеха. Но его плохая кожа, высокий лоб и нос картошкой превратили его по-бабски милую мордашку в нечто по-мужски сексуальное.

Затем, буквально день назад, он случайно увидел их вместе под кипящим конфетти цветов вишневым деревом и почувствовал себя так, словно ему дали под дых. Вы только взгляните на них – высокие, сияющие. Ее грустное бледное лицо – лицо, которое обычно никогда не улыбалось, – в тот момент буквально светилось от счастья. Как будто она всю жизнь жила в холодной темноте, а сейчас ее выпустили на солнце. А он. Как могла вся его неуемная энергия сосредоточиться только на ней?!