Рука - Юз Алешковский

Тем временем родственнички ваши прибыли. Вот записьтелефонного разговора вашей дочери. Или нюх у нее собачий, или из-за утечкиинформации узнала она о вашем аресте. Возможно, отводя удар от себя, и лишнийраз заверяя нас в верноподданности, она сообщила о местонахождении самойдорогой вашей вещи: одной из Екатерининских цацек, подаренной императриценеизвестным любовником. Рябов! Тарань ее сюда! .. Ну, так что нормальней,гражданин Гуров, сочинение фрола Власыча или подлянка вашей любимой дочери? Выне верите?..

Моя очередная мистификация… Значит, кошку и собаку я тожезапрограммировал? Я бы диссертацию вполне мог тиснуть о защитных реакцияхподследственных, как форме вытеснения и подавления чувства реальности.

Спасибо, Рябов. Попроси прислать ко дню моего рождения оТрубного рыночка капуотки вилковой, огурчиков и помидорок соленых. Только незеленых, а красных. В помидорах я этот цвет уважаю. И картошки пусть пришлют.Бабы из наших мест не вылазят с Трубного рынка. Да!

Пару букетов п олевых каких-нибудь цветов. Васильки,ромашки, колокольчики…

Вот она – цацка! .. Что за тайна, Боже мой, в камешках этих?Не изделие ведь ювелирное таинственно, даже если оно дело рук гениальных!Может, действительно запечатлели алмазы и изумруды, как уверял меня одингаврик, взгляды Творца и Сотворении им Мира и сияние первого света?..

Колье принадлежало, точнее, было похищено вашим папенькой вовремя штурма Зимнего дворца. Там же «приобрел случаю» три ценнейших жемчужиныВлачков. С этого наши знакомые начали построение нового мира. Диадему вы успеливывести из дома и припрятать…

Тоска. Тоска, гражданин Гуров… Впрочем, чую я злое веселье,вспомнив, как заявился к Сталину с железной коробкой. В той коробке отснятыеленты лежали: эпизоды дела, названные мной «Красная суббота» и «Лобное место».В дачном сталинском кинозале находился сам и несколько деятелей не из самогоблизкого окружения. Все они наперебой предлагали Сталину какие-тофантастические проекты поощрений трудовых коллективов и рекордсменов труда.Мрамор , бронзовые и золотые бюсты в цехах… Слепки рук работников ручноготруда… Рентгеноснимки черепов работников труда умственного…

Сталин с интересом, неправильно истолкованным доклачиками,вглядывался в их лица, пытаясь определить, что же именно может быть в этихлицах приметой приговоренности к смерти. Мне было очевидно, что все, буквальновсе они без пяти минут трупы: Сталин выдал вдруг, обращаясь ко всем, общийкомплимент «Собачий нюх у вас, товарищи!»

В тот момент неглупый человек наверняка воспользовался бывозможностью глубже исследовать природу юмора. Я-то сдержал какое-то страшноеподобие раздиравшего меня на части смеха, лишенного злорадства и мстительности,но полного неизъяснимого значения, разгадки которого было мне не дано. Оттогоон и мучал, подступая к горлу, как голод, которому не обещано утоление, и ясноуже, что разрешение мучений – в смерти или спасительной случайности. Я молчал,а Сталин заливался тихим, дьявольски жутким смехом, шедшим не от души и не отвеселой возни Души с Разумом, как это бывает у детей и взрослых, сохранивших всуществе своем детство. Он даже не смеялся. Звуки смеха только символизировализвериный клекот торжества Сталина. Торжества! Он держал в руках своих нитинескольких судеб. Он чувствовал себя властелином случайности, ибо ему казалось,в тот момент он один не только точно знает меру несчастия своих жертв, но имеру собственной возможности спасти их от вроде бы неотвратимой гибели. Онторжествовал, торжертвовал не в первый раз, но торжество и смех, принятый занего, не насыщали Сталина, как не насытила меня месть. И он вдруг мрачнел.

Он не мог, как ни хотелось ему, почувствовать себя истинно царственнойнатурой. Ни на прощение, ни на великодушие, ни на провозглашение отказа отнасилия, вражды и братоубийства, безграничной, вроде бы, власти уже не хватало.Сталин ненавидел справедливость и добро тем больше, чем отчаянней онисопротивлялись, предпочитая сгинуть, сгноиться подохнуть, умереть, но непринадлежать Сталину.

Не раз тянулась его рука к ниточке спасения, скажем товарищаСидорова, но отдергивал он ее, чувствуя, кроме всего прочего, в этот моментсвою собственную привязь и зависимость от руки более всесильной, чем его, ипоэтому мрачнел еще больше…

В тот раз он снова захохотал, когда один из особенноромантичных прожектеров предложил командировать победивший в соцсоревнованиицех или бригаду на заводы Крруппа, Филиппа и Форда.

И зараженные веселостью вождя, которая льстила самолюбиюбольше, чем простая похвала, деятели тоже смеялись аплодируя Сталину, а он, всвою очередь, искренне аплодировал им, и меня не впервой начинал трясти хохотот жуткого образа неведения и заблуждения людей насчет отношения к ним Сталина,и самого Сталина, наслаждающегося впечатлением, производимым маской отеческойзаботы и дружеского поощрения, в глазах и во рту которой чернели дула моихревольверов.

Посмеявшись и поаплодировав, Сталин сказал:

– У нас один хозяин – социализм. Будем служить ему ссобачьей преданностью и верностью, товарищи. Когда все ушли, он с омерзениемпродолжил:

Я устал от них. Бьем и бьем мы их, а им конца не видно.Можно подумать, что они успевают размножиться перед смертью… Что у тебя, Рука?Выкладывай. Я поспорил с самим собой: ошибешься ты когда-нибудь или нет. Это незначит, что я хочу твоей смерти.

Думается мне, а я в таких случаях не ошибаюсь, что скорейвсего никогда ты уже не ошибешься. И смысл твоей безошибочной деятельностиможет быть только в том, что ты ранее ошибся… Понимаешь?.. Ранее.

Я не спрашиваю, в чем ты ошибся. Мы, люди, сами этого иногдане постигаем, но жизнь, данная нам в ощущении как наказание, позволяетдопустить сегодня нежелательную мысль о крупнейшей ошибке в прошлом.

Поэтому не робей и выкладывай, что или кто у тебя. Вряд литы ошибешься… Кто?

– Понятьев, – сказал я.

– Доказательства! – жестко сказал Сталин, как быприцелившись к точке на моем лбу и взводя курок.

Я вынул из папки письмо с подделанной подписью Сталина иобъяснение, написанное самим Понятьевым. Я старался быть объективней, чтобыотвести от себя подозрение в пристрастии.

– Как часто Понятьев пользовался моим именем? –спросил Сталин, прочитав бумаги.

– Уверяет, что только однажды.

– Странно. Очень странно, что сам он утаил от меняфакт, который я мог бы понять как политический анекдот. Странно… Что же у негоза душой?

– Сейчас уже ясно, что целью Понятьева былаконсолидация оппозиционных сил в союзе с уголовниками всех мастей для узурпациивласти, – сказал я.

– Идею союза с уголовниками в борьбе за власть и приудержании в дни, когда оппозиция и обыватель еще не опомнились от шока, яподкинул Ленину еще в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Это была славнаяидея. Она во многом развила наш первый успех. В ней объяснение того, чтозападный идиот-интеллигент зачарованно именует «русским чудом». Тюрьма научиламеня, не давая опомниться «фрайерам», загонять их под нары, держать в страхе ивыкладывать без ропота и брюзжания все ценности. Идиоты думают, что в Россиинарод взял власть в свои руки! – Сталин несколько повеселел. –Уголовники ее взяли и бандиты! Тот, в ком тогда оставалось хоть на йоту моралии чувства политической ответственности, не мог нагло воскликнуть: «Есть такаяпартия!» Она действительно оказалась у нас под рукой. Мы превратили каждыйгород, каждую область, каждый район в камеру, где беспринципные и абсолютноаморальные мародеры, оглушив обывателя большевистской трепатней о свободе,земле и мире, верховодили в армии, милиции, в чека, в мифических советах,загнали-таки всех под нары. Сила, ленинская аморальность при решении неотложныхстратегических задач и гениальная демагогия извратили в гражданах Российскойимперии понимание того, кто для них враг, а кто друг. Опомнились они уже поднарами, где не очень-то повертухаешься, и если захочешь подняться, то хребетзашибешь. Вот как дело обстояло, товарищи, а не так, как уверяют нашижополизы-историки и философы. Мне только остается хохотать над тупостьюлюдской, и в уме создавать труд о некоторых эффектных методах взятия законнойвласти в свои руки Что-то я разошелся…