Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь - Карина Демина

— То есть вы решили, что и я в невесты гожусь?

Лихослав кивнул.

— И вам не стыдно признаваться, что вам нужны исключительно мои капиталы?

— Не стыдно. — Он подпер широкий подбородок ладонью. — Потому как отнюдь не исключительно… а в остальном. Сами посудите, выдали бы вы сестру, скажем, за… студиозуса? Такого, который живет, зарабатывая в кабаках пением? Или вот… за грузчика… за ямщика…

Он загибал пальцы на левой руке.

— Да и себе вы вряд ли возьмете в супруги первого встречного…

— И от второго воздержусь.

— Хорошо, — Лихослав дернул себя за длинную прядку, — буду третьим. Но если серьезно, Евдокия, вы, как мне кажется, не приверженка теории, что брак должен заключаться исключительно по любви.

— Не приверженка…

…он ведь нечаянно, не со зла, но все-таки ткнул в старую рану…

— Я не верю в любовь, — сказала Евдокия, отворачиваясь к окну.

Главное, чтобы голос не выдал, не дрогнул.

— Бывает. — Лихослав руку со стола убрал. — В таком случае вы меня поймете. Вы деловая женщина, и, совершая очередную сделку, скажем, приобретая некое предприятие, вы ведь рассчитываете, что оное предприятие принесет вам выгоду?

— Пожалуй, — осторожно согласилась Евдокия, уже понимая, к чему он клонит.

— И в этих ожиданиях вы не видите ничего дурного.

— Да.

— Брак — та же сделка. Одна сторона принесет другой деньги…

— А взамен?

— Княжеский титул. Так уж получилось, что его… и все, с ним связанное, наследую я. — Лихослав смотрел прямо…

…и не врет. Не нагрелась заговоренная капля…

— То есть вы предлагаете…

— Познакомиться друг с другом поближе. Вы присмотритесь ко мне. Я к вам… а там видно будет.

А почему бы и нет? Что она, Евдокия, девица двадцати семи лет от роду, точнее, не совсем, чтобы девица, но с возрастом он не ошибся, теряет?

— Я за вами ухаживать буду… стихи читать… если надо, то и про коров… цветы дарить…

Понюхав незабудки — колбаски были знатными, с чесночком, — Евдокия сказала:

— Лучше котлету.

— Простите?

— В другой раз подарите мне котлету… или две.

…а утром, спускаясь к завтраку, гномка споткнулась на ровном месте и сломала ногу…

Увы, перелом оказался сложным, требующим длительного лечения, а потому панночка Лютиция ко всеобщей тихой радости из соревнования выбыла.

По нынешним временам и самая прекрасная душа нуждается в грамотной упаковке.

Глубокомысленная сентенция, сделанная профессиональной свахой на смотринах очередной невесты

Единорог косил лиловым глазом, и длинные белые ресницы его трепетали…

Клятая скотина строила глазки.

И кланялась, встряхивала шелковистой гривой, вздыхала томно, норовя повернуться профилем, который был по-своему хорош. Точеная морда с горбинкой, нервными ноздрями, рог витой, нежно-розового жемчужного оттенка. Шея лебяжья, гнутая. Ноги тонкие, копыта звонкие.

Нет, единорог, обретавшийся при королевском зверинце, был, вне всяких сомнений, прекрасен и красоту свою всецело осознавал, но это же не повод глазки строить!

…Себастьян был зол.

И голоден. Причем первое обстоятельство было прямым следствием второго. На завтрак, состоявшийся в половине седьмого утра — кто придумал сию пытку? — подали нежирный деревенский творог с ежевикой. По три ложки на красавицу…

Издевательство.

И примерка — еще одно… то стой, то сядь, то пройдись, то замри. И не так, а чтобы непременно в картинной позе и перед зеркалом, которое по утреннему часу глядело совсем уж недружелюбно. Швеи суетятся, но как-то странно, молча, согласованно, точно нелюди — куклы ожившие… крутят-вертят, тычут булавками. Ленточки повязывают, бантики цепляют…

…Богуслава больше не мается головной болью, все еще бледна, но и только. И злится, дергает подол белого платья, требуя талию сделать на полпальца выше и вырез квадратным. Воротничок же убрать, с воротничком ее шея глядится короткой…

…Эржбета настаивает на том, что белый ей не к лицу. Она и без того бледна…

…Габрисия молча перебирает атласные ленты…

…ее платье расшито ромашками, тогда как собственное Себастьяново — незабудками…

Иоланта молчит, глядит в зеркало и улыбается сама себе, застыла восковою фигурой. И не сказать, чтобы бледна — на щеках пылает румянец, однако болезненный какой-то. Руку подняла, протянула, коснулась стекла и отдернула, сунув пальцы в рот, задышала часто.

…а запах гнили сделался явным. Он словно зацепился за край ее платья и коснулся кожи. И если так, то надо выводить ее… по-хорошему всех бы убрать из странного этого места, которое — Себастьян готов был поклясться — было небезопасно.

И Клементину тряхнуть, она знает правду. Или догадывается, но молчит. Клятвой крови связана? Или по иной причине? Когда думает, что ее никто не видит — хмурится, и в глазах появляется такая нечеловеческая тоска, что Себастьяна передергивает прямо, а он хоть и чувствительный по метаморфьей своей натуре, но всяко старший актор…

Что творится в Цветочном павильоне?

И как остановить это, не спугнув колдовку?

…которая из них? Вчера-то все чисты были. Оно и понятно, кому захочется с конкурса выбыть по пятому пункту Статута… отвела глаза, и думать нечего.

В общем, отнюдь не единорогом занята была голова панночки Белопольской.

— Ваша задача проста. — Клементина стукнула сложенным веером по ладони, звук получился донельзя резким, неприятным. — Пройти по красной дорожке к трону и поклониться его величеству, а затем вернуться. Первой будет Иоланта, затем — Эржбета…

…цветочный циферблат…

— Тиана… Тиана, ты меня слышишь?

— Да, панна Клементина. — Тиана очаровательно улыбнулась. — Конечно, я вас слышу. Я ведь не глухая! Вот у дядечкиной жены швагерка[18]имеется, так та глухая! Пень пнем, а никому-то не говорит! Приноровилась по губам читать, только все всё равно знают, что она глухая… а вы зачем спрашиваете?

— Просто так. Ты пойдешь последней.

— Почему?! Это из-за хвоста, да? Так его ж не видно совсем! Платье вон со шлейфой!

— Шлейфом…

— Вот с ним самым… шлейфом. — И панночка Белопольска шлейф приподняла, демонстрируя, что хвоста ее действительно не видно. — И чего?