Род-Айленд блюз - Фэй Уэлдон

Она думала, что он, может быть, выкажет чуть больше благодарности и не сразу убежит, но он — мужчина, а она — женщина, и соглашения между ними сложны, да и зов игральных столов звучал все настойчивее. Раз уж связалась с игроком, чего еще можно ожидать? Она поменяла свои фишки обратно на деньги, купила десять столбиков монет по двадцать пять центов, остальное опять положила на MasterCard и отправилась к автоматам отвести душу.

Сестра Доун заглянула в Западный флигель — посмотреть, как там приживается доктор Бронстейн. В Западном флигеле, в отличие от Главного корпуса, благоухавшего дорогой мастикой и лавандой, чувствовался стойкий запах дезинфекции и вареных овощей — не приходится отрицать, что здешние палаты, хоть и удобные, розовые, с мягкой мебелью, все-таки больше походят на больничные боксы, чем на гостиничные номера. Каждая палата оснащена кислородным краном, розетками и проводами для включения кардиографа, системами жизнеобеспечения и тому подобным, так что места для книг и сувениров почти не остается. Доктор Грепалли считает, что хотя интеллектуальная и эмоциональная стимуляция до определенного возраста полезна для целей долголетия, однако, когда перейдена некая граница интеллектуальной деградации, лучшее, что можно сделать, чтобы продлить жизнь, — это поддерживать покой и свести к минимуму любые нарушения физического и умственного равновесия. При затрудненном дыхании воздух, которым дышит пациент, обогащается кислородом, при перебоях в сердце и сердцебиениях используются электрические импульсы, постоянный прием транквилизаторов поддерживает состояние дремотного блаженства. Блюда подаются регулярно и лежат на тарелках бледные и сколько возможно пресные: вареная рыба, цветная капуста, картофельное пюре, а на закуску, скажем, запеченные в тесте яблоки. Рецепты берутся из книги “Детское питание для здорового тела и бодрого духа” 1890 года издания, написанной его прадедом доктором Эмилио Грепалли, которую Джозеф после кончины своей матери Эллен нашел среди ее вещей. Именно такой пищей, бесцветной, без приправ и специй, которые могли бы возбудить и разжечь аппетит, кормили в детстве его самого — пищеварительная система должна отдыхать и если не радоваться, то, во всяком случае, не страдать. Наилучший пример — грудное молоко. И коль скоро это справедливо в начале жизни, то в конце тем более. Старость — и вправду второе детство, и лучше принять эту истину, чем сопротивляться. В сущности, очень старые люди только скукой и живы.

В Западном флигеле кровяное давление измеряется дважды в день, и в хрупкие сосуды, которые с трудом выдерживают напор пульсирующей крови, вводятся бета-блокаторы. Когда случается рак — что бывает достаточно редко, поскольку сестра Доун отсеивает тех, у кого имеется генетическая предрасположенность к этому заболеванию, — он, как правило, развивается медленно (это молодых он пожирает так трагически внезапно, безнадежно и быстро), и нет нужды в медицинском вмешательстве, опережающем естественную смерть.

В Западном флигеле большинство обитателей старше девяноста лет. Гостей здесь не жалуют: большинство из них после двух-трех посещений, когда престарелые родственники только тупо смотрят на них спокойным, равнодушным взглядом, сами перестают приезжать и терпеливо ждут, пока пройдут годы, со скрипом раскроются Великие Врата и им в руки наконец попадет та часть имущества, которая останется после того, как в “Золотой чаше” вычтут, сколько пожелают и сколько полагается. В молодости люди провозглашают, что их заботит качество жизни, а не продолжительность; но когда доходит до дела, большинство желает лишь одного: задержаться как можно дольше, и медицинская наука дает им такую возможность. В наши дни никто не может ждать слишком многого. Для общества не полезно, чтобы богатство одного поколения целиком переходило к следующему. Разве не в этом смысл наших налогов на наследство? Иногда бывает, что кто-то что-нибудь завещает и “Золотой чаше”, но не часто, а так как такое завещание составляется в счастливую пору еще до Западного флигеля, здравый ум завещателя не ставится под сомнение. Кому нужны неприятности, расследование, тем более — суд? Из всех посетителей самыми нежеланными в Западном флигеле являются как раз юристы.

Сестра Доун, к своему величайшему изумлению, застала доктора Бронстейна не в постели, а за столом, и не в халате и шлепанцах, а в джинсах и в рубашке апаш, работающим на своем портативном компьютере.

— Разумно ли это, доктор Бронстейн? — сказала она. — К чему утомлять глаза?

Старые люди — не почтовые пакеты, как она имеет обыкновение повторять в Главном корпусе, их нельзя перекладывать с места на место без их согласия; но после того, как они признаны недееспособными, не следует слишком поощрять их самостоятельность. Закон не позволяет держать их под замком и препятствовать их передвижениям, но, исключительно в их собственных интересах, следует оказывать на них психологическое давление. Доктор Бронстейн, кажется, отключил свою капельницу и встал с кровати. Нет закона, который бы это запрещал, однако это совершенно недопустимо.

— Ваши бедные глаза и без того больные и усталые, — продолжала она. — Помните кружевниц в Брюгге? Как они все слепли оттого, что слишком напрягали зрение?

— Вздор, — отозвался он. — Тогда не было электрического освещения. Впервые в жизни у меня появилось достаточно свободного времени, тишины и покоя и все еще довольно ума, чтобы завершить работу над моей книгой о моральном долге ученого в современном мире.

Сестра Доун весело рассмеялась:

— Современном? А как давно вы не работаете? Лет уже тридцать, наверно?

— Я продолжал следить за публикациями, — возразил доктор Бронстейн.

Но на самом деле он немного растерялся. Неужели и вправду прошло уже столько лет? Годы активной работы помнятся так отчетливо, они так полны событиями и совершенно не потускнели в памяти, кажется, что все это было вчера, как годы учебы в колледже для женщины, которая последние тридцать пять лет прожила домашней хозяйкой.

— Какой славный компьютерчик, — перешла сестра Доун к следующей теме. — Что-то я его раньше не видела. Откуда он у нас взялся?

Теперь, когда распоряжение собственностью передано его праправнуку, доктор Бронстейн утратил право сам выписывать чеки. Но что, если все пациенты в Западном флигеле, еще сохранившие способность разбирать цифры и пользоваться кредитными картами, вздумают делать покупки по электронной почте? Куда же это годится?

— Это мне мисс Фелисити подарила, — ответил доктор Бронстейн. — Она заглядывала сюда ко мне раза два.

— Вот как, — поджала губы сестра Доун. Обитателям Главного корпуса не рекомендовалось заглядывать в Западный флигель. На них это может произвести тяжелое впечатление. — Я думаю, в будущем мисс Фелисити не придется ходить так далеко. В скором времени она тоже переселится к вам, в Западный флигель.

— Мисс Фелисити здесь может не понравиться, — сказал доктор Бронстейн. — Ведь она не пишет книгу.

— Ей, возможно, не придется особенно выбирать, — заявила сестрица Доун. — Принимая во внимание ее последние поступки, ни один суд на свете не признает ее способной самостоятельно принимать здравые решения.