Вариант шедевра - Михаил Любимов

Работал я в основном на круизах и на «круглых столах» с американцами, и они, не отличаясь особой деликатностью, доставляли много хлопот, любили резать правду-матку и прочие глупости. Они не особенно заботились о благопристойности вопросов и не ахали, любуясь санаториями-дворцами для трудящихся, статуями борцов за свободу или очень мускулистыми женщинами с серпами, снопами, одиноким веслом и ангелоподобными младенцами. До сих пор волосы встают дыбом, когда вспоминаю, как один американец вылетел из зала прямо к моему столу и стал орать, брызжа слюной, по поводу нарушений прав человека, и при этом еще пару раз довольно больно ткнул меня пальцем в плечо, вызывая нехорошие рефлексы. Вообще подобные вопросы наши лекторы так обсосали, что в секунду ставили америкашек на место.

Отметим, что одним из руководителей Общества знаний являлся бывший председатель КГБ Владимир Семичастный, когда-то ставивший на место поэта Пастернака (я его ни разу в жизни не видел). Видимо, поэтому в Соединенных Штатах деяния нашего иностранного лектория заприметили, восприняли очень по-американски, очень всерьез, как форпост пропаганды, инспирируемый КГБ и опасный для нераспаханных мозгов туристов США. Нет, не КГБ был вдохновителем инолектория, а самая главная и правящая структура в лице отдела пропаганды ЦК КПСС, которому льстило оплодотворять не только отечественные, но и заграничные отары. Война шла не на живот, а на смерть, и американцы решили не оставлять своих соотечественников под артобстрелом нашей пропаганды и начали направлять в круизы своих лекторов, обычно профессиональных советологов, часто из Стэнфордского, Колумбийского и других университетов.

В круизах была лафа еще и потому, что не приходили туда, как на «столы» в Москве, идеологические ревизоры – тети из «Интуриста», заодно черпавшие там гранд-идеи для так называемой методической работы с переводчиками. Да что там тети! Иногда во время лекции в Политехническом вдруг бесшумно отворялась дверь, и на цыпочках, пригнувшись, словно боясь задеть потолок, в зал входила личность чрезвычайно советского вида, прижимая к животу блокнот. Занимала место за спинами туристов, не извинялась, не представлялась, а просто садилась и начинала что-то зловеще чертить в блокноте. Лектор, словно улитка, на которую наползал танк, уходил в свою скорлупу, и быстро бросал на осторожно-безрадостную картину советского бытия яркие краски бесплатного образования, низкой квартплаты и прочих благ, обретенных народом, несмотря на разрушительные гражданскую и отечественную войны, колорадского жука и другие происки врагов.

Были и вершины идиотизма – отчеты, которые предписывалось составлять лекторам после «столов», с обязательным перечислением основных вопросов, заданных иностранцами. Вопросы повторялись из беседы в беседу: зачем вступили в Афганистан? Зачем сажаете? Почему поддерживаете сандинистов? Почему такая огромная армия? и т. д. Затем малый начальник лектория сводил все вопросы в единый документ, который летел в державный ЦК. Представляю еще одну наморщенную лысину, и снова рождался трагический вопрос: зачем? Держать руку на пульсе Запада? Но ведь этим занимались и МИД, и КГБ, и АПН, и масса других организаций. Делать выводы и спешить доложить о них генсеку? Скажем, пора вывести войска из Афганистана. Исключено. Сплошная мистика, точнее, абсурд…

Июль 1991 года. Казанский порт и белое судно. Лектор, главный идеолог круиза, ступил на трап и прошел к капитану, у которого уже нет помощника по политработе (часто из КГБ, обслуживающего иностранцев). На корабле американских граждан человек пятьдесят, французов около двадцати и среди всех них масса русских из США, в том числе и православных. Капитан, понизив голос, сообщает, что ими верховодит епископ американской православной церкви Василий, внук Родзянко, того самого Родзянко, председателя Государственной думы, принявшего отречение у императора Николая. Боже, ну и состав! Случись бы такая беда года три назад, в 1988-м, – и затрепетала бы душонка, и напрягся бы идеолог, представив конфронтацию с «бывшими» со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Впереди волжские города, соборы и кремли, колокольни и иконостасы, церкви, церкви. Но грянул оркестр «Славянку» (она и будет ностальгически звучать при каждом отходе), замахали с пристани мальчишки в трусах, старушки-торговки в теплых платках, парочки со скамеек, туристы в ответ радостно замахали с палубы. Суета, дамы устремились сменить туалеты, а за ними джентльмены заспешили облачиться в парадную форму (через полчаса в зале – церемония представления вождей круиза, нечто вроде вручения верительных грамот). Лектор тоже заметался, закопошился, эх, опять забыл галстук, забегал по палубам и вот наконец, добыл его, грустную сельдь, подвешенную к шее за хвост.

Зал уж полон, ложи блещут, туристы уселись на скамейки и раскладные стулья, посматривая на столики, где водка, шампанское и маслины, оркестр-банд сыграл туш, и на подобие сцены вышли и величаво замерли капитан, директор круиза, переводчики, директор ресторана, врач, девица-физкультурник. Приветственные спичи, аплодисменты, удары барабана, девица прошлась от стенки до стенки колесом. И самое пикантное кушанье круиза – лектора представили: я встал, чуть поклонился, как нобелевский лауреат, и внутренне изумился, что жидкие хлопки не перешли в овацию.

За шампанским и маслинами, от коих поотвык, встретились мы взглядами с владыкой Василием и раскланялись. Владыко высок, и отмечен печатью аристократизма, посох в руке, величавость всего облика (в Костроме местные старушки, завидев его, кричали: «Иван Грозный!»). Вывезенный мальчиком из объятой пламенем гражданской войны России, в конце концов оказался в Югославии, где встал на путь служения церкви, после войны несколько лет отсидел в коммунистических застенках, затем Лондон и двадцать пять лет работы в русской службе Би-би-си. Неслись проповеди отца Василия в родную страну, пробивая заунывный гул глушилок, особую ненависть он снискал во всех небогоугодных организациях. Достигнув сана епископа и преклонных лет, Василий переехал в Вашингтон, где живо участвовал в судьбах своей Родины, переживая всю нашу катавасию, с успехом прочитал серию проповедей по Центральному телевидению.

Вояж предпринят группой православных не только лишь для любования русской стариной, а дабы попасть на захоронение святых мощей Серафима Саровского в Дивееве. Правда, рывок туда пилигримов из Казани на автобусе по загадочным причинам не состоялся, хотя валюту за это и содрали. Владыко развел руками и подивился, увидев в этом Промысел Божий[103].

На следующий день стоял я среди своих и чужих в ресторане, народу набилось много: тут и французы, и американцы, и русские, и советские, и даже азербайджанцы, их на судне семей пять с детишками оказалось. Часа два служил молебен владыко Василий, три американца пели псалмы, им мальчишка-американец помогал, наши слушали молча и недвижно, одна лишь пожилая женщина, кажется, корабельная уборщица, все крестилась и крестилась, а затем и на колени встала. Зато произошло заметное оживление, когда владыко приступил к раздаче иконок святого Серафима, тут народ вздохнул с облегчением и энергично образовал очередь, не отказали себе и азербайджанцы-мусульмане, все с удовольствием целовали руку епископу, принимая освященный дар. Я тоже хотел иконку, но как некрещеный (тогда) к владыке не подошел, постеснялся.