Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

в Киев, судили военно-полевым судом. На суде Рысс держал себя вызывающе:

— Не хочу ни пощады, ни жизни — вашей жизни я не щадил и себе снисхождения не жду!

И был по приговору суда повешен. А брат его, Пётр Рысс, уехал за границу, где и остался после революции в эмиграции, потому что разошёлся с большевиками.

Белоусов слово сдержал, он устроил на Богрова настоящую охоту. Однажды в него стреляли на улице, но пуля просвистела рядом — То было серьёзное предупреждение. И он его понял.

Итак, Богров уезжал в Петербург и за границу, ссылаясь на усталость, но не из-за усталости и стремления найти лучшее дело, а совсем по иной причине — спрятаться от преследователей, переждать.

Он всегда помнил совет Кулябко:

— Никогда не торопите события. Если на вас наседают, выжидайте — у ваших преследователей могут возникнуть свои проблемы, они могут со временем потерять к вам интерес. Запомните, Дмитрий Григорьевич, эту простую истину.

Вот он и выжидал.

“Такова судьба...”

Если это был заговор против премьера, то почему на роль убийцы был “нанят” охранниками именно Богров? Разве хитрые жандармы не могли найти кого-нибудь ещё, ведь молодой осведомитель был той самой ниточкой, которая вела к их клубку? Он их разоблачал.

Фраза, запомнившаяся филёру, услышанная им совершенно случайно:

— Такова судьба... — задумчиво ответил Кулябко на вопрос своего родственника Спиридовича. — Если ты помнишь, так говорили древние римляне.

Спиридович спросил именно то, что будут спрашивать все, кто прикоснётся к киевской трагедии. Почему — Богров?

— Кстати, Коля, почему ты выбрал в помощники именно этого неврастеника? — якобы спросил Спиридович.

И Кулябко честно признался другу и родственнику:

— Я его давно пасу...

В политическом сыске, да и не только в нём, вербовка играла большую роль. Только имея в революционных рядах своего агента, можно было рассчитывать на необходимую, нужную информацию. Министерские чины всегда наставляли провинцию:

— Берите пример со столичной охраны, она всегда имеет среди смутьянов свои глаза и уши.

И Кулябко, получив списки и адреса от своего предшественника, стремился расширить агентуру. Поскольку в Киеве действовало немало различных групп, агентов требовалось много. Их вербовали разными способами, которые рекомендовались секретными циркулярами — угрозами, шантажом, подачками. Полиция всегда подкармливала своих осведомителей, впрочем, этим грешат все спецслужбы. Не отличалась от них и царская полиция.

Как-то, получив очередное филёрское донесение, Кулябко обратил внимание на имя — Мордка Богров принял участие в собрании гимназистов.

— Сын домовладельца Богрова? — поинтересовался он.

— Да, — ответили ему. — Собираются сыновья обеспеченных родителей, и в том числе сын Богрова к ним повадился.

Кулябко приказал принести ему выписку из картотеки на семью Богрова. Получив её, информации не удивился — старший брат Богрова, Владимир Григорьевич, уже состоял на учёте в полиции, водился с революционерами, находился под надзором и племянник домовладельца Богрова, который часто бывал в Петербурге и за границей — его тоже не раз засекали филёры.

“Итак, Богровы, — подумал подполковник, возглавляющий местное охранное отделение. — Семья смутьянов пополняется...”

Из справки Киевского охранного отделения:

“Мордка Богров родился 29 января 1887 года. Отец — домовладелец в г. Киеве, присяжный поверенный.

Дед по отцу — известный в 60-х годах еврейский писатель. Тема его творчества: бытовые сцены из еврейской жизни. Издал “Записки еврея”, “Еврейский манускрипт” и др. Принципиальный сторонник ассимиляторского течения в еврействе...

Отец весьма состоятельный человек, его имущество оценивается в сумму около 500 тысяч рублей; видный член городского еврейского общества, пользуется всеобщим уважением. Долголетний член киевского Дворянского клуба, имеет обширные связи. По политическим убеждениям относится к левому крылу кадетской партии, хотя официально в ней не состоит...

Благодаря своим знакомствам, Богрову-старшему удалось выхлопотать смягчение участи или освобождение некоторым арестованным или осуждённым революционерам. Как юрист, многим оказывает услуги бесплатно, по этой причине его кабинет постоянно осаждается ищущими помощи...

Образование М. Богрова — гимназия. Знает несколько иностранных языков. Собрал хорошую библиотеку. В гимназический период ежегодно выезжал с матерью на летние месяцы за границу.

По окончании гимназии в июне 1905 года поступил на юридический факультет Киевского университета. Накануне погромов в Киеве отправлен родителями в Мюнхен, в университет. С сентября 1905 года по декабрь 1906 года находится в Мюнхене, на учёбе, в Киев приезжал лишь на один месяц, на каникулы. Окончательно вернулся в Киев в декабре 1906 года.

Осенью 1907 года подвергнут обыску. Запрещённой литературы и переписки обнаружено не было. После обыска находился под надзором полиции. В декабре 1907 года выехал в Баку. Слух, распущенный среди знакомых: выезд связан с посещением дяди. Подозревался в установлении связи с анархистами в Баку...”

Из Еврейской энциклопедии, СпБ. Издательство Брокгауз-Ефрон, 1908 — 1913, т. 4:

“Григорий Исаакович Богров (Багров) — русско-еврейский беллетрист, родился в Полтаве в 1825 г., в семье раввина, умер в 1885 г. в д. Деревках (Минской губ.) Отец Б., пользовавшийся благодаря природному уму и обширным талмудическим познаниям большой популярностью среди местных евреев, дал сыну строго религиозное воспитание. Русскую грамоту Б. изучал тайком от родителей и, из опасения преследования, прятал русские книги в чулане или на чердаке, где и проводил время за чтением. 17-ти лет от роду Б., по настоянию родителей, женился, однако вскоре развёлся с женой и, устроившись самостоятельно, получил возможность усиленно заняться самообразованием и изучением европейских языков. Продолжительная служба по откупу дала Б. богатый запас наблюдений. В начале 60-х гг. (около 1866 г.) Б. написал первую часть “Записок еврея”, носящих автобиографический характер и описывающих быт русского еврейства 30-х и 40-х гг. XIX в. После долгих скитаний по петербургским редакциям рукопись попала в “Отечественные записки”, где очень понравилась Некрасову. Поощрённый этой удачей, Б. усиленно занялся окончанием “Записок”, которые появились в “Отечественных записках” в 1871—1873 гг., и обратил на себя внимание.

За несколько месяцев до смерти Б., по семейным обстоятельствам, принял крещение”.

Из справки, с которой ознакомился Кулябко, следовало, что на Богрова-младшего большое влияние оказали два человека — двоюродный брат и его жена, страстные революционеры.

“Сергей Евсеев Богров, род. 1878 г., клички “Фома” и “Валентинов”. Сын московского купца, торговца мануфактурой. Окончил Петербургский технологический институт. С 1903 г. является активным большевиком-пропагандистом. Часто бывает в Одессе и Петербурге, куда приезжает из-за границы. В 1904 г. встречался в Женеве с Ульяновым (Лениным) и другими лидерами большевиков...”

— Вот к кому потянулся наш Богров, — заметил Кулябко, читая документы.