Магия губит - Илона Эндрюс

Дулиттл говорит, что она меня даже не слышит. Чтобы сдержать люпизм, ему пришлось полностью отключить ее. Я хотела сказать ей, что люблю ее, что мне очень жаль. Что я сделаю все, что угодно, чтобы все исправить. Но она не слышала.

Дверь отворилась. В комнату вошла высокая худощавая женщина. Дженнифер. Вот так «сюрприз».

Она села рядом со мной. Как она вообще сюда попала? Помещение предполагалось закрытым от посторонних.

— Пришла позлорадствовать? — Спросила я.

Альфа-волчица была поражена:

— Ты действительно думаешь, что я бы. .?

— А ты как думаешь?

Дженнифер ничего не сказала. Мы сидели рядом и смотрели на Джули. Ее грудь поднималась и опускалась в устойчивом медленном ритме.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, насколько хреновая жизнь? — спросила Дженнифер.

— Да. Для таких моментов у меня есть боксерская груша.

— В последнее время я много думаю об этом.

Мы еще раз посмотрели на Джули.

— Я беременна, — сказала Дженнифер. — Четыре месяца. Дулиттл говорит, что это маленькая девочка.

— Поздравляю, — сказала я ей. Мой голос стал монотонным. — Даниэль знает?

— Да. Мой запах изменился. — Дженнифер посмотрела на Джули. — Каждый раз, когда я вижу тебя, ты напоминаешь мне о том, как умерла Наоми.

— Я ничего не могу с этим поделать.

— Я знаю, — ответила она. — Но каждый раз, когда я вижу тебя, ты заставляешь меня думать о том, что в один момент все может пойти не так. Я ненавижу тебя за это.

— Это вызов? — Спросила я, не в силах сдержать усталость в голосе.

— Нет. — Дженнифер уставилась на свои руки.

Мы сидели молча еще долгую минуту.

— Я не смогу этого сделать. Я не смогу убить дочь, если она станет люпусом. Это все, о чем я думаю. Это был бы мой долг как матери и альфы, но я просто не могу.

— Вот почему вас двое, — сказала я.

— Что, если он тоже не сможет этого сделать? С альфами случаются разные вещи. Даниэлю могут бросить вызов. Он может бороться с очередной угрозой Стае и проиграть. Если с ним что-то случится, а наша дочь превратится в люпа, мне придется ее убить. Тогда ничего не останется. — Она посмотрела мне в глаза. — Ничего.

Если она искала мудрости, мне нечего ей предложить.

— Посмотри на это так: если мы не найдем это устройство завтра, мы все умрем. Задача решена.

Дженнифер пожала своими узкими плечами, в ее глазах читался испуг:

— Полагаю, что так. Я не просила родиться оборотнем. Просто так получилось. Иногда хочется топнуть ногой и закричать: «Это несправедливо!» Но это ничего не изменит.

Я не просила родиться дочерью Роланда. Мне просто пришлось с этим жить. Мир сложная штука. Фанатики пытаются убить нас, а иногда нам приходится убивать собственных детей.

— Я так зла, — пробормотала Дженнифер. — Если бы я просто могла преодолеть свой гнев, все было бы отлично.

Что, черт возьми, она вообще от меня хотела? Должна ли я обнять ее или сказать, что все будет в порядке, когда Джули лежит там совсем далекая от самого понятия «в порядке»?

— Есть вещи, которые иногда помогают, — сказала я ей. — Найди время, когда тебя никто не беспокоит, и представь картину. Представь наихудший сценарий развития событий, настолько подробно, насколько возможно. Позволь себе пережить это, почувствовать страх, почувствовать боль. Ужасные мысли, через которые следует пройти, но как только ты это сделаешь, беспокойство уйдет. Оно никогда не исчезает полностью, но оставит тебя в покое, чтобы ты могла действовать дальше.

— Спасибо, — сказала Дженнифер. — Возможно, попробую.

Дулиттл вошел в комнату, тихий, как привидение, и похлопал меня по плечу. Дженнифер встала и выскользнула за дверь так же бесшумно, как и вошла.

— Надо бы сделать перерыв, — пробормотал Дулиттл. — Подойди сюда. Я приготовлю тебе стакан чая со льдом.

Я встала и последовала за ним в маленькую комнату через холл. Она была похожа на обычную кухню: плита, холодильник, стол со скамейкой и три стула. . Дулиттл указал на мягкую скамью. Я села. Он достал из холодильника кувшин холодного чая и два высоких стакана. О нет.

Холодный чай попал в стакан. Я взяла его и отпила глоток. Пятьдесят процентов меда. Может, больше.

— Люди считают, что это зверь в нас заставляет терять рассудок. — Дулиттл попробовал чай из своего стакана и сел с грустной улыбкой. — Думают, что зверь берет верх, и мы становимся люпами. Животные уничтожают друг друга не ради удовольствия. Среди них нет серийных убийц. Они убивают, но они не убийцы. Нет, это не зверь в нас заставляет терять баланс, а человек. Из всех животных мы самые агрессивные и самые хищные. Мы и должны быть такими, иначе мы бы не выжили. Ты можешь наблюдать подобное у детей, особенно подростков. Когда жизнь становится слишком трудной для них, они начинают нападать и бороться за свое место в ней. Homo homini lupus.

— Человек человеку волк?

Дулиттл кивнул.

— Это однажды сказал один мудрый римский драматург.

— Он писал трагедии?

— Нет. Комедии. И хорошие к тому же. — Дулиттл отпил свой чай. — Я не очень верю в драму. Легко огорчить человека, показав ему что-то трагическое. Мы все понимаем печальные события: кто-то умирает, кто-то теряет любимого человека, разбивается юная любовь. Гораздо труднее рассмешить: то, что смешно для одного человека, не смешно для другого.

Я отважно выпила весь свой чай.

— Вот чего я не понимаю в Хранителях. Они же люди. Они смеются, плачут и каким-то образом убивают сотни своих друзей и соседей без всякого сожаления. В этом нет никаких эмоций.

— Нет, моя дорогая. Все это эмоции, — сказал Дулиттл. — Это ярость.

— На кого?

— В основном на себя. Ярость — мощная штука. Люди расстраиваются по многим причинам. Неприятности на работе, маленькая зарплата, плохие рабочие часы. Человек всегда хочет лучшего и чувствует себя униженным, когда у других есть то, чего нет у него. Он чувствует себя обделенным и бессильным. Все это подпитывает гнев. Гнев накапливается и накапливается, а когда ему нет выхода, очень скоро он меняет человека. И тогда тот превращается в заряженное ружье, готовое выстрелить, как только найдется нужная цель. Он хочет причинить кому-нибудь боль. Ему это необходимо.

Доктор снова наполнил свой стакан, а в мой немного подлил.

— Люди склонны делить мир пополам: враги с одной стороны, друзья с другой. Друзья — это люди, которых мы знаем. Враги — все другие. Так человек начинает думать, что может сделать с «другими» все, что угодно. Не имеет значения, виновны ли они в каких-либо преступлениях, потому что это вопрос эмоций, а не логики. Видишь ли, разгневанные люди не заинтересованы в справедливости. Им просто нужен повод, чтобы излить свой гнев.