Павел I - Алексей Песков

§ 2. Привычка находиться в центре внимания и принимать знаки высокопочитания от всех и каждого:

– от первенствующих лиц государства (сам Никита Иванович прислуживает десятилетнему отроку, стоя за его стулом и раскладывая ему кушанья – см. 22 сент. 1764);

– от дружественных России европейских держав (иностранные посланники выстраиваются в очередь, чтобы принести его высочеству поздравления с днем рождения – см. 20 сент. 1764);

– от простого народа, с радостью и удовольствием наблюдающего за тем, как его высочество пьет квас (см. 17 нояб. 1765).

Эта привычка медленно совершает свое подлое дело – скоро она станет потребностью и в конце концов истоньшит нервы до такой чувствительности, что в отсутствие поминутного изъявления знаков высокопочитания Павел станет видеть признаки заговора и измены. Пока до этого не дошло. Пока мы видим только зарницы будущих гроз.

§ 3. Обидчивость, самолюбивость, привычка первенствовать, желание подчинять. Кажется, друг детских игр князь Александр Куракин (тогда тоже еще десятилетний отрок[110]) для того и нужен Павлу, чтобы репетировать над ним власть непредсказуемую и пугающую (см. случай с огненным фонтаном: 27 нояб. 1765). Кажется, Павел испытывает явное удовольствие от того, что имеет право заставить не только ровесника, но и взрослого человека делать что-то для этого человека неприятное (см. случай с порезанным пальцем Порошина: 15 нояб. 1764).

«Его высочество имеет за собою недостаточек, всем таким людям свойственный, кои более привыкли видеть хотения свои исполненными, нежели к отказам и к терпению. Все хочется, чтоб делалось по-нашему» (см. 3 янв. 1765). – Вообще, конечно, это свойство всякого человека, независимо от возраста и положения, – просто оно особенно бросается в глаза, если человек занимает публичное место, когда силою вещей жизнь его протекает как бы на сцене, и волей или неволей он становится властителем взоров и дум. Под аплодисменты публики с каждым новым выходом проникается он чувством своего превосходства. Когда такой человек появляется на спектакле, в театре нечувствительно возникает вторая сцена – его ложа, из которой он хлопками ладош во время пауз между ариями показывает публике и подтверждает себе свое первенствующее значение. Если зал забывает о его присутствии и начинает аплодировать актерам, он очень обижается: его не заметили, про него забыли, его игнорируют. – Мы знаем два точно таких эпизода из жизни Павла: один от 1764-го года, когда десятилетний цесаревич по возвращении из спектакля угрожает неблаговоспитанной публике: «Вперед я выпрошу, чтоб тех можно было высылать вон, кои начнут при мне хлопать, когда я не хлопаю» (см. 7 окт. 1764); другой – от 1800 года, когда сорокашестилетний царь исполняет свою угрозу высочайшим повелением: «Его Императорское Величество с крайним негодованием усмотреть изволил во время последнего в Гатчине бывшего театрального представления, что некоторые из бывших зрителей начинали плескать руками, когда Его Величеству одобрения своего объявить было неугодно, и, напротив того, воздерживались от плескания, когда Его Величество своим примером показывал желание одобрить игру актеров , почему принужденным нашелся всему двору своему и гарнизону города Гатчины отказать вход в театр » (Приказ от 25 сент. 1800). Вообще следует заметить, что гипертрофированное самолюбие – это уже признак невроза, а неврозы, увы, не поддаются лечению, ибо коренятся слишком глубоко в душе, и истребить их можно только вместе с душой.

§ 4. Живая душа – всегда чувствительная, зыблющаяся, нервная. Она – источник головной боли (см. 11 дек. 1764) и тяжелых, беспокойных снов (см. 5 окт. 1765: «Его Высочество ночью бредит и так говорит явственно, как бы наяву»). На время сна человек сходит с ума – дневные впечатления смешиваются, перепутываются, наслаиваются друг на друга, дневные названия предметов и имена людей забываются; утром просыпается он с послеболезненным чувством только что пережитого кошмара и начинает думать над его смыслом. Вползая в дневную жизнь, сны отемняют ее своими бредами и погружают нас во мрак страхов и электризующей мистики. «Рассматривал Его Высочество в окно, какой сего дня ветер и куды тучи идут. Сие наблюдение почти всякое утро регулярно он делать изволит. Когда большие и темные тучи, тогда часто осведомляемся мы, скоро ли пройдут и нет ли опасности. Всегда Страшной Суд на мысль приходит» (см. 5 окт. 1765); « был жестокой гром и пресильной дождь. Его Высочество робел несколько и спрашивал меня, думаю ли я, чтоб севодни Страшной Суд мог случиться?» (см. 13 июня 1765). Не может рациональное воспитание изгладить из души ее врожденных предчувствий, и даже если впоследствии Павел никогда не признавался ни себе, ни вслух, что живет в ожидании внезапного конца света и в страхе смерти, это ожидание и этот страх неосязаемо преследовали его душу, показываясь то в виде детских слез о неизмеримости времени (см. 1 янв. 1765), то во встречах с призраками (см. далее: 10 июля 1782), то в многочасовых коленопреклоненных молитвах, то в масонском memento mori, то в воспоминаниях об Архангеле Михаиле, то в строительстве замка в честь грозного Архангела.

§ 5. Может быть, именно эта врожденная нервность души, эти тайные страхи и ожидания сделали такой энергичный темперамент – «весь день на ногах» (см. 11 авг. 1765), торопится лечь пораньше, чтобы раньше встать (см. 10 окт. 1764; 11 окт. 1764; 23 окт. 1764; 7 дек. 1764), торопится во время обеда – глотает кусками, не прожевывая (см. 5 авг. 1765), торопится жить и чувствовать (см. роман P: W) – может быть, все это оттого, что душа тайно боится смертного состояния тела, и когда, например, его высочество спешит лечь спать – он бессознательно хочет проскочить побыстрее страшную ночь, чтобы, воскреснув от сновидений, скорее снова почувствовать себя живым.

§ 6. Но то, что скоро растет, скоро и вянет. «Его Высочество, будучи живого сложения и имея наичеловеколюбивейшее сердце, вдруг влюбляется почти в человека, которой ему понравится» (см. 24 сент. 1764), но так же, как в еде или в сне, он тороплив и в своих привязанностях. Едва расцвела его любовь к Вере Чоглоковой, как он уже рассеян и отвлечен: 21-го октября он танцует без устали с любезной, просит поцеловать руку, говорит ей, что смотрит только на нее, наутро с восхищением вспоминает о вчерашнем маскараде и от удовольствия попрыгивает – но проходит неделя, и очередной маскарад начинается тем, что его высочество холоден, не замечает свою Верушку и изволит заговаривать с другими фрейлинами (см. 28 окт. в романе P: W). Для того чтобы поддерживать в его высочестве постоянную и долговременную привязанность, нужны, как выразился однажды Порошин, «усильные движения» его конфидента и, добавим от себя, помня о судьбе самого Порошина и зная о количестве отставок и ссылок во время царствования Павла, – эти «усильные движения» должны быть направлены на отсекновение невыгодных для конфидента влияний: чтобы завистники не успели посеять подозрений в тайных умыслах конфидента о подчинении государя своей воле.

§ 7. Самое страшное в любви и дружбе с государем – его догадка о том, что им управляют: стоит зародиться такой догадке, и вы погибли, ибо вы тотчас превращаетесь из доверенного лица в изменника и предателя, посягнувшего на святыню государевой души – его привычку первенствовать. Посему напрасно, наверное, хлопочет Никита Иванович Панин о конституции – при таких задатках его воспитанника есть ли смысл надеяться на то, что он позволит ограничить свое будущее правление непременными законами? При таких задатках быть ему государем самодержавным, чьим законом служит только его собственное слово и дело.