Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - Эндрю Лоуни

В среду Энтони Блант и Томас Харрис пришли к Лидделлу, чтобы обсудить исчезновение. Блант сказал Лидделлу, что знал о коммунистическом кембриджском прошлом Бёрджесса, но был уверен, что он покинул партию в 1935 году. Лидделл писал: «…они оба считали маловероятным, что Бёрджесс продался русским, но опасались, что при его неуравновешенности все возможно»[794]. Лидделл, доверявший своему бывшему помощнику Бланту, прибег к его помощи в поиске беглых дипломатов. К примеру, в субботу он позвонил ему, чтобы выяснить контакты Бёрджесса в Париже.

Во вторник 5 июня Алан Маклин, отозванный из Америки, был допрошен Скардоном, а на следующий день Горонви Рис – Диком Уайтом и Лидделлом, хотя накануне, в пятницу, у него был неофициальный разговор с Лидделлом. Рис повторил, что Бёрджесс был агентом Коминтерна, сам сказал ему об этом и предложил присоединиться к нему. Уайт отнесся к Рису с большой подозрительностью. «Если он действительно все это знал, то почему ничего не предпринял? …Он был скользким, как угорь, и проявлял явную антипатию к Бланту. Он сказал: «Почему вы не спрашиваете Бланта об этом?» Но он не сказал, что Блант – наш человек»[795].

Той ночью Роберт Маккензи позвонил Уайту из Парижа. Некий чиновник из Сюрте рассказал о поисках сбежавших дипломатов французскому журналисту. История вот-вот появится в прессе.

В четверг, 7 июня, спустя почти две недели после побега, история появилась в «Дейли экспресс». «Ярд охотится за двумя англичанами» – кричал заголовок на первой странице. Ларри Солон, корреспондент парижского бюро, получил информацию от Жоржа Герра, криминального репортера «Франс суар», о том, что исчезли два сотрудника Форин Офис и британцы обратились к французской полиции с просьбой отследить их перемещения. Правда, изначально имена пропавших не были названы[796].

Министерство иностранных дел (Форин Офис) было вынуждено реагировать. Появилась заметка о том, что «двоих служащих Форин Офис никто не видел с 25 мая. Один – мистер Д.Д. Маклин, другой – мистер Г.Ф. де М. Бёрджесс. Были наведены все возможные справки. Известно, что они несколько дней назад уехали во Францию. У мистера Маклина год назад был нервный срыв, связанный с перенапряжением, но считалось, что он полностью поправился. Ввиду отсутствия без уважительной причины оба отстранены от работы с 1 июня».

Бёрджесса описывали так: «5 футов 8 дюймов. Плотного телосложения. Лысоват. Седина на висках. При ходьбе ставит ноги носками внутрь. Одевается неопрятно. Много говорит. Любит обсуждать политику, философию и искусство. Свободно владеет французским языком». А Маклин: «6 футов 2 дюйма. Волосы зачесаны назад. Пробор слева. Начинает лысеть. Немного сутулится. Длинные тонкие ноги. Немногословный. Красивые черты лица. Одевается хорошо, но небрежно. По-французски говорит с акцентом»[797].

Репортеры стали осаждать две семьи – Бассет на Арлингтон-стрит и Мелинду в Тэтсфилде. В Биконшоу ворота были заперты на замок, а все окна закрыты плотными шторами. Сына Маклина Фергюса, которому тогда было шесть лет, по дороге из школы забросали камнями. Ему сказали, что его отец в тюрьме. Девушке, присматривавшей за детьми, предложили 100 фунтов за любые документы или фотографии, которые она сможет вынести из дома. Пресса не обошла вниманием и Бланта – из-за его давней дружбы с Бёрджессом. Ему пришлось отменить все дела и прятаться в своей квартире. Гарольд Николсон записал в своем дневнике: «Я пережил ужас, читая заголовки в вечерних газетах, утверждающие, что Дональд Маклин и Гай Бёрджесс скрылись от правосудия. Считай я Гая храбрым человеком, мог бы представить, что он примкнул к коммунистам. Но поскольку я знаю, что он трус, думаю, его заподозрили в передаче информации большевикам и, понимая свою вину, он предпочел дать деру. Боюсь, это охота на ведьм. Джеймс в истерике и жаждет что-нибудь предпринять. Должен признать, все это весьма тревожно»[798].

Все что могли сделать Алан Маклин и полковник Бассет – «одетый… в безупречный костюм в тонкую полоску, с котелком и зонтиком, распространяющий вокруг себя запах дорогого одеколона» – забрать на вокзале Ватерлоо вещи, оставленные Бёрджессом и Маклином в каюте судна. После того как они опознали одежду каждого из беглецов – Маклин был на 2 дюйма выше Бёрджесса, – осталось две вещи. «Первая – это грязная и рваная черная пижама, вторая – отвратительная пара носков, затвердевших от высохшего пота, с дырками на пятках. Я был уверен, что все это принадлежит Гаю, и сказал об этом. Полковник, в свою очередь, не сомневался, что все это принадлежит «вашему парню». Маклин уточнил, что брат не носил пижам, и они согласились, что это вещь Бёрджесса. В свою очередь, Маклин признал носки. Все это отправилось в ближайший мусорный бак[799].

Пресса не оставила без внимания и Риса в Зоннинге. Бёрджесс не оплатил свой звонок Марджи, и уведомление об этом было помещено на доску объявлений в Реформ-клубе вместе с телефонным номером Риса. Рис писал: «Их машины преграждали мне проезд, телефон звонил не переставая. В дверь тоже постоянно звонили. Меня, мою жену и детей непрерывно фотографировали». Журналисты расспрашивали владельцев местных магазинчиков и баров и совали шоколадки и монеты детям Риса, которые вовсю использовали свое воображение, чтобы удовлетворить любопытство тружеников пера. Один репортер, пожелавший взять интервью у Марджи Рис, представился словами: «Вы вполне можете поговорить со мной, миссис Рис. Я и сам бисексуал»[800].

Пожар разгорелся еще сильнее, когда 8 июня миссис Бассет получила телеграмму с почтовым штемпелем Рима: «Прости мое молчание. Уезжаю в длинный средиземноморский отпуск. Еще раз прошу прощения. Гай». Мелинда и леди Маклин тоже получили телеграммы, подписанные «Тино» – так в детстве называли Дональда.

7 июня американское посольство в Лондоне затребовало у Форин Офис дополнительную информацию о паре беглецов. Им уклончиво ответили, что мужчины исчезли во время поездки во Францию, однако «нет никаких причин думать, что они увезли с собой какие-либо секретные документы»[801]. Представители Форин Офис не давали комментариев публично, но одновременно вели тщательный мониторинг реакции прессы во всем мире, в первую очередь в США[802].