Метро 2033. Отступник - Евгений Шкиль

― Лёня, так ты в городе остался? А Татьяна Владимировна сказала, что вы с невестой уехали? — сказал Степан Сергеевич, семидесятилетний дед. — Ты видишь, что творится? А что дальше будет?

Парень неопределенно мотнул головой, но не остановился, как того ожидал старик, а перешел на быстрый шаг. Пройдя квартал, он увидел разграбленный сгоревший ларек, а рядом пьяных мужиков, которые допивали украденные остатки. Леонид косился на банду, ожидая окрика, но гуляки весело праздновали наступление новой эпохи, так что пока им не было никакого дела до прохожих.

Большинство людей стремилось покинуть город, многие это сделали ещё вчера, но так решили не все. Этих оставшихся больше всего и следовало опасаться. Завидев группу или услышав крики, плач, стрельбу, Леонид вынужден был огибать целые кварталы, чтобы не вмешиваться в творящееся вокруг беззаконие. Насилие уже захлестывало город: на одном углу подростки обирали пожилую пару... на другом перекрестке громила тащил в подворотню, истошно вопящую молодую женщину... из гипермаркета доносились звуки выстрелов и крики, а двое отморозков в полицейской форме грабили фургон, в то время как третий избивал водителя...

Эта последняя сцена буквально добила парня. «Кому нужен какой-то там внутренний огонь? Бездонная тьма поглотила эту мерзкую планетку, и будет царствовать здесь отныне и во веки веков. Как можно кого-то спасти, за кого-то заступиться, кому-то помочь, если все взбесились?» У Леонида быта одна мысль: дойти до бункера и зарыться, спрятаться в глубокой норе, исчезнуть под землей, чтобы больше никогда не видеть ужас окружающего мира.

Однако когда он наткнулся на мертвую женщину, возле которой сидел ребенок трех или четырех лет, парень не смог пройти мимо. Малыш уже не мог плакать и только жалобно поскуливал, неустанно повторяя одно и то же, схватившись ручонками за женскую кофту:

― Мама, ставай... посли, мама... мама, плосыпайся... посли, мама... позалуйста, ставай...

Его мать не отвечала, уткнувшись лицом в разбросанные по грязному асфальту светло-русые волосы, а мальчик все твердил и твердил свое детское заклинание, словно оно могло совершать чудеса и воскрешать из мертвых.

Лёня на цыпочках подошел, осторожно коснулся худенького плечика. Ребенок вздрогнул, испуг исказил его заплаканную мордашку.

― Не бойся, — сказал парень, попытавшись улыбнуться. — Я не сделаю ничего плохого.

― Мама не плосыпается, — пролепетал малыш.

― Как тебя зовут? — спросил Леонид.

― Саса, — ответил мальчик.

― Саша? Вот и хорошо, пойдем со мной, — парень обнял ребенка, прижал к себе хлипкое тельце. — Не тревожься за маму, ей нужно отдохнуть. Она полежит немножко и потом обязательно придет к нам. А сейчас мы пойдем... а ты ничего не бойся...

С ребенком на руках Леонид шел намного медленнее, но до заветной цели оставалось не более нескольких кварталов.

Оглядываясь в прошлое, судья всегда поражался, как ему тогда сказочно повезло. Именно повезло. Именно сказочно. Благодаря невероятному стечению обстоятельств целых два года он и его приемный сын не знали голода, не заболели от облучения, не видели убийств и насилия. И Дрожжин понимал, что, если бы не бункер, он бы, конечно, погиб или того хуже, докатился бы до людоедства и прочей мерзости.

И он считал те почти два года, что провел в убежище, самыми счастливыми в жизни. Впервые он ни от кого не зависел, был самим собой, мог делать то, что подсказывали сердце и разум, а не сомнительные авторитеты. И бесследно исчез страх вылететь из института за плохую успеваемость, страх не найти работу, страх потерять любимую девушку, страх плохо выступить в социальной роли на сцене по имени «жизнь», которая, с одной стороны, была беспощадна, а с другой — не имела смысла. В замкнутом тесноватом пространстве бункера он дышал свободно и легко, будто среди бескрайних лесов Сибири или в манящих прериях Дикого Запада, или в нагорных лугах Тибета, где до ближайшего людского поселения не менее сотни километров. И главное, рядом с Лёней жил маленький человечек, всецело ему доверявший, называвший «папой», и любящий просто так, а не за что-то.

Самое удивительное, конечно, было в том, что еще никто не попытался занять убежище. А чтобы свести такие попытки на нет, Дрожжин, найдя в гараже канистры с топливом, обильно полил бензином первый этаж особняка и, перед тем как спуститься в подземную цитадель, поджег дом.

Бункер оказался четырехэтажным. Он с малышом поселился на самом нижнем ярусе. Леонид довольно быстро разобрался в устройстве убежища, его немногочисленных отсеках, автономном источнике питания, системе подачи и очистки воздуха, благо к каждому агрегату прилагались кроме ТХ для специалистов еще и подробные инструкции для «чайников». Он старался беречь топливо, но не особенно экономил пищу. По крайней мере, они ели досыта.

Температурный режим в жилом отсеке Дрожжин держал на уровне пятнадцати градусов, воду также старался зря не тратить, пытаясь обходиться четырьмя-пятью литрами в день на двоих. В убежище имелась душевая кабина, но в ней раз в неделю Леонид купал только малыша, а сам обтирался мокрыми полотенцами.

Одна из проблем, которая встала перед ним: во что одевать ребенка. Не имелось в бункере детской одежды. После нескольких неудачных попыток Дрожжин умудрился-таки перешить несколько мужских рубашек и штанов под нужные размеры. Маленький Саша смешно смотрелся в нелепо-балахонистых нарядах, но главное, что одежки были теплые и чистые.

А еще в одном из шкафов обнаружился пистолет: семнадцатизарядный «Глок» и коробка патронов к нему. Разумеется, бывший педагог не умел обращаться с огнестрельным оружием, но, по заведенной традиции тех, кто готовил бункер к испытаниям, здесь же имелась специальная литература. Свободного времени у парня было достаточно, и он постепенно разобрался во всех тонкостях обращения с австрийской машинкой для убийства, научился ухаживать за ней.

Единственное неудобство, которое испытывал Дрожжин — это отсутствие художественной литературы. В убежище имелись медицинские, технические и прочие специализированные справочники, однако Андрей Антипенко, построивший подземную цитадель, видимо, не являлся большим любителем чтения и был человеком весьма практичным, поэтому заполнил полки в бункере только теми книгами, которые могли помочь дельным советом в борьбе за выживание. Ну, а какой прок в таких делах, к примеру, от Достоевского, Чехова или Стругацких?

К концу второго года Леонид признал неизбежное: запасы пищи постепенно подходят к концу. Огромные резервы топлива также были практически истощены — а это означало, что скоро в убежище погаснет электрический свет, и останутся только свечи. Вот тут пришлось перейти на режим жесткой экономии. Теперь вдоволь кушал только маленький Саша, а свой паек будущий судья урезал вдвое, отчего мучился постоянным чувством голода.

Парень с ужасом понимал, что очень скоро ему придется выйти на поверхность, и эта угнетающая перспектива не давала заснуть по ночам. К великому удивлению и разочарованию Дрожжина в бункере не нашлось ничего из средств индивидуальной защиты. Видимо, хоть Антипенко и предполагал, что конец света рано или поздно случится, все же не ожидал столь скорого его наступления, поэтому никаких противогазов, изолирующих комбинезонов, накидок, чулок и прочих необходимых вещей загрузить не позаботился. А возможно, ОЗК находились наверху, в особняке, но парень из-за спешки даже не подумал тщательно обыскать дом, и теперь, разумеется, в обломках сгоревшего здания обнаружить вообще ничего не удастся.