Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - Тимофей Сергейцев

Выжженная земля. И как раз Москва горела более четырех суток, с 14 по 18 сентября 1812-го. Сгорело более 5/6 города. Узурпатор был вынужден съехать из Кремля – из вполне европейской резиденции, выстроенной итальянцами. В Великую Отечественную мы сами сжигали и взрывали свои города перед приходом немцев – как и Москву в 1812-м. К великой немецкой досаде и недоумению, не вмещавшимся в рамки немецкого рационализма. Что поделать – русские варвары.

Партизаны, сиречь террористы. Крестьяне и вообще народ, но в первую очередь именно крестьяне, под новую «власть» не легли. Что захватчикам казалось нонсенсом. Ведь вроде бы, по европейскому разумению, какая вам, ребята, разница, кто хозяин? Оказалось, есть разница. Наполеона оставили без фуража. Хлеб просто не убирали, а уже убранный… уничтожали. Французов (а потом немцев) убивали без долгих разговоров. Собирались в лесах и оттуда бесконечно нападали на коммуникации.

В 1812-м захватывали обозы, а в 1941-м «пускали под откос». Новая «власть» понять этого явления так и не смогла – ни тогда, ни потом. Гитлер считал, что к нему кинутся в ноги подальше от Сталина, и Наполеон приходил тоже – освободить от рабства. «Рабы», правда, поступили по-своему – как подлинно свободные люди. Без комплексов и оглядок на «цивилизацию».

Маршал победы. В начале войны оба раза у русских было плохо с управлением армией, с командованием. Кутузов принял армию 29 августа, Жуков – 10 октября. То есть уже осенью, в тяжелейшей ситуации. Оба существенным образом лично определяли именно стратегию Победы. Есть такое дело – русские долго запрягают. То, что выглядит как кризис и сопровождается жертвами, на самом деле есть уникальный процесс коллективной русской самоорганизации, когда армия и народ вместе с руководством становятся одним целым. И интеллектуально, и нравственно. И тогда они побеждают там, где это кажется всем остальным европейцам просто невозможным.

Жандарм Европы. Оба раза дело кончалось оккупацией столицы агрессора. И установлением русского контроля над общеевропейскими процессами и странами – итогом законным и заслуженным. Идеология контроля отличалась, но суть была та же: не надо к нам с войной ходить, а то придется потом под нами жить.

«Белые ленточки», то есть флаги. Предатели оба раза мечтали, чтобы нас наконец-то завоевал европейский «цивилизатор», который только и может научить нас, неразумных, грубых и диких, жить по-человечески. А ради этого пусть и выпорет, и накажет. Они и сейчас об этом мечтают.

Герои. Не щадили живота своего, отдали жизнь «за други своя». Теперь состоят в небесном воинстве. Оба раза война была народная. Священная война. Первым воздвигнут уже храм – восстановленный собор Христа Спасителя. Память вторых ждет еще своего зримого православного почитания.

Наверное, есть и другие сходства. Но для вывода достаточно и этих, приведенных выше. Память наша, сберегшая события 1812 года как священные, прочно, скелетом вошла в народное сознание в 1941-м.

Это пусть осмыслят те, кто считает, что ради грядущих успехов по построению «комфортной европейской страны» (видимо, в пределах Москвы и Московской области) нужно поскорее забыть нашу историю. Ну, действительно, чего ее помнить – ведь это было не с нами. То есть давайте решим сразу, что мы так не можем – как они. И если кто на нас пойдет, то мы сдадимся сразу, без глупостей. А все остальное – это «путинская пропаганда». Однако же в течение 129 лет эта «пропаганда» (тогда «николаевская», наверное) была, как оказалось, очень даже актуальной.

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» Однозначно не даром. Не даром дана была Победа – оба раза. И дело не только в павших, в разрухе, в истощении народных сил – и сил власти, кстати, тоже.

Ничего в 1812-м не кончилось. Как и в 1941-м. Бои, бои… А потом…

Вот магия цифр:

1812+13=1825

Помните? Конец эпохи. И временный конец импортированного либерализма. Царь пришел авторитарный. Тот самый, что положил начало российским железным дорогам.

И еще:

1941+12=1953

Тоже конец эпохи, только на этот раз либерализация победила – вместе со сменой царя с великого на смешного. Если в 1825-м «модернизаторов» поставили на место, то в 1953-м начался уже другой процесс – отказа от того, что нас реально «утомило». И пошла писать губерния. «Оттепель» и поношения царя предыдущего.

Обе войны оставили после себя усталость и желание зажить, «как у них там» – у тех, кого победили. Захотели этого уже реально новые поколения. В общем итоге – победа военная стала превращаться понемногу в поражение политическое. В 1825-м, конечно, оно не было таким глубоким, как в 1960-х, хотя итоги Крымской войны – собственно, и обнаружившие наше тогдашнее отставание, – блестящими не назовешь. Значит, выход из ситуации 1825-го тоже далеко не был идеальным – при всем его реальном гуманизме на фоне века ХХ. Как говорится, мы не из тех Муравьевых, которых вешали, а из тех Муравьевых, которые вешали.

Это говорит вовсе не о том, что побеждать не надо, к чему нас склоняют многочисленные интеллигентные либеральные голоса, а о том говорит, что с Победой надо еще потом правильно работать в исторической перспективе. Поскольку Победа – отнюдь не финал исторического процесса. И никуда не денешь ее диалектику – после Победы нельзя почивать на лаврах, а необходимо планировать действительное историческое развитие. В противном случае отдача процесса истории может серьезно повредить государству. Победу необходимо суметь продолжить во внутренней жизни государства и во внешней политике, а не только «заморозить» в мемориалах и вечной славе.

То, что мы называем «золотым веком русской культуры», выросло из победы в Отечественной войне 1812 года. Стержень этой культуры – феномен Отечества как непререкаемой ценности и способность рассматривать русскую жизнь сколь угодно критично, но без оглядки на поучения и образцы «просвещенной» и разгромленной Европы.

Первая Отечественная война 1812 года достаточно хорошо проанализирована российской историографией и, что самое главное, довольно мощно отражена в российской культуре – чего стоит одна только «Война и мир». Пушкин и Лермонтов как культурные феномены тоже есть такая рефлексия, и во многом их творчество – это еще и результат этой рефлексии. То, что Пушкин родил современный русский язык именно в это время, – не случайность и не совпадение. Массовый отказ от «государственного» в кругах дворянства на момент войны французского языка – мощнейший стимул для пушкинского гения.

Культурный феномен Отечества рожден войной 1812 года, и культурная фигура Пушкина, взращенная на этом феномене, удивительным образом сочетает в себе более поздний бессмысленный и беспощадный спор западников и славянофилов, до сих пор стоящий на пути подлинной отечественной философской мысли, подменяя ее социальным псевдополитическим противостоянием.