Код Атлантиды - Стэл Павлоу

– Пусть так, но как тогда быть с пятым?

– Северный полюс, – мрачно пробормотал Хаккетт.

– Вы уверены? – живо поинтересовался Мейтсон.

– Не уверен. Это всего лишь предположение. Но если бы мне поручили строительство мегалитических структур в соответствии с электромагнитным полем Земли, я бы выбрал Южный полюс, определил еще три точки на экваторе или вблизи него и, следуя логике, расположил пятую на Северном полюсе.

Скотт повернулся к Гэнту.

– Вам такой информации достаточно?

– Для начала, – согласился майор.

В дальнем углу лаборатории, возле компьютера, стоял видеофон, и Гэнт сразу же набрал номер Дауэра.

Скотт постучал карандашом по столу.

– Так или иначе, эти пять символов положения не меняют. Но, изучая фотографию, я обратил внимание на то, что есть еще одиннадцать знаков, вращающихся совершенно неупорядоченно и беспричинно.

– Что вы имеете в виду? – спросила Сара.

– В некотором смысле это напоминает написание буквы «а». Ее изображают то в привычном нам положении, то лежащей на боку, то перевернутой с ног на голову. Такое наблюдается в некоторых ранних языках, и это никак не влияет на то, как вы ее читаете. Конечно, следует учитывать и способ чтения. Английский читается слева направо. Арабский справа налево. Но в некоторых ранних языках существовало явление «бустрофедон», что в буквальном переводе означает «как бык пашет». Например, первая строчка читается справа налево, тогда как следующая, идущая ниже, уже слева направо. Третья – опять справа налево. Взгляд ходит по странице как бы зигзагом.

– То есть по спирали.

– Да. Так можно читать и текст, написанный в одну строчку. Нужно лишь знать, откуда начинать.

– Но что это может означать? – спросил Хаккетт. – Одиннадцать изображенных по-разному букв – это уже пятьдесят пять букв. Прибавьте пять гласных. Интересно, что и говорить, но что они означают?

Скотт вдруг напрягся.

– Вы сказали «гласные»?

– Конечно.

– Почему? Почему вы так сказали?

– Потому что их только пять.

Скотт задумался.

– Не знаю. Может быть, они и гласные. Во многих древних языках, например в египетском, гласные опускались. Читающий вставлял их автоматически. Возможно, эти пять символов представляют именно их. Пропуски, которые нужно заполнять гласными.

– Но какими гласными? – не унимался Хаккетт. – Шестьдесят букв… вы представляете, каким должен быть язык, в алфавите которого шестьдесят букв? Возможные варианты буквенных последовательностей практически почти бессчетны.

– О чем это он? – простодушно спросила Новэмбер.

– Назовите мне какой-нибудь язык.

– Итальянский, – буркнул Гэнт, отворачиваясь от видеотелефона.

Хотя он и сидел в дальнем углу, в пустой комнате была отличная слышимость.

– Сколько в нем букв?

– Двадцать одна.

– О'кей. Для того чтобы узнать число перестановок буквенных последовательностей для двадцати одной буквы, нужно знать факториал двадцати одного. Это будет… один умножить на два умножить на три умножить на четыре и так далее, до двадцати одного. – Он ненадолго замолчал, беззвучно шевеля губами. – Приблизительно пятьдесят один с восемнадцатью знаками…

– То, что вы сейчас описываете, – сказал Скотт, – это темура. – Сара недоуменно взглянула на него. – Темура используется в каббале для расчета возможного числа анаграмм слова при определенном количестве букв.

– А что такое каббала?

– Само слово «каббала» переводится как «традиция». Сторонники ее полагают, что в Библии содержатся скрытые послания. Темура – искусство составления анаграмм, с помощью которого можно расшифровать эти тайны.

– Я к тому, – добавил Хаккетт, – что… черт, у кого-нибудь есть калькулятор? – Мейтсон бросил ему маленький «касио». Хаккетт пробежал пальцами по кнопкам. – Факториал двадцати равен 2432902008176640000. Это количество перестановок буквенных последовательностей в языке, алфавит которого содержит двадцать букв. При шестидесяти… черт, полная тайна… машинка не рассчитана на такие величины. – Он швырнул калькулятор на стол. – И с чего, Ричард, вы хотите начать поиск решения при таком изобилии вариантов?

Скотт лишь пожал плечами.

– Я с самого начала пытался вам всем объяснить, что не имею об этом ни малейшего представления. А с чего, профессор, вы так разволновались?

Хаккетт неуклюже заерзал, глядя в окно на безбрежное пространство снега и льда.

– Не ожидал, что здесь так чертовски пустынно.

– Так есть люди, считающие, что в Библии скрыты тайные послания? – спросила Новэмбер. Скотт кивнул. – А как насчет тех, которые не скрыты? Может, им стоит сначала прочесть их?

– Думаю, тех, кто ищет скрытое, не привлекает общеизвестное. Но я еще не все рассказал. Для отыскания зашифрованных посланий Бога каббалисты применяли особый прием, нотарикон, позволявший читать слова не только с начала, но и с конца. Пользовались они и гематрией, основанной исключительно на древнееврейских текстах, поскольку, как известно, все буквы в иврите имеют также и числовое значение. Каббалисты полагали, что все слова, сведенные к одному числу, связаны между собой неким таинственным образом. – Теории каббалистов, похоже, не находили у Скотта большого сочувствия, а потому он поспешил закончить: – В итоге они пришли к выводу, что у Бога есть семьдесят два имени.

– Так вы все это к чему?

– А вот к чему, – попытался объяснить лингвист. – В шестнадцатом веке Бруно провел интересный опыт с концентрическими колесами, которые были разделены на сто пятьдесят секторов. Каждое колесо содержало тридцать букв: двадцать три латинских и нескольких греческих и древнееврейских, передававших отсутствующие в латинском звуки. Вращая колеса, он получал тройные комбинации в надежде открыть с их помощью первоначальный, совершенный язык человечества. Получилась полная чушь, но изобретение Бруно впоследствии вошло в арсенал средств нового искусства, криптографии.

– И с тех пор мы общаемся друг с другом через тайные послания, – добавил Пирс.

– В конце концов начали делать вот что: полоску бумаги или другого материала оборачивали вокруг цилиндра наподобие спирали, затем на ней, вертикально по стороне цилиндра, писали текст, и, когда ленту разворачивали, зашифрованный текст представал в виде случайного набора букв. Оставалось только заполнить промежутки какой-нибудь чушью.

– А, цилиндр и лента? – спросила Сара, в которой рассказ лингвиста пробудил воспоминание о чем-то полузабытом. – Был такой геолог, француз по имени… как же его звали… Шан.. да, точно, Шантуркуа. Жил где-то в тысяча восьмисотые. Так вот, он тоже размещал химические элементы по спирали на цилиндре. Элементов тогда было, по-моему, двадцать четыре. И вот тогда Шантуркуа заметил периодичность их свойств… ну, вы это сами знаете. Он обратил внимание на то, что похожие элементы встречаются после каждого седьмого. Это была одна из первых попыток построить периодическую таблицу.