Шпага Софийского дома - Андрей Посняков

Доехав до развилки на Павлова, остановились прощаться. В кувшине-то уж на донышке плескалось.

— Слышь, Олега… Ты зачем меня просил в какую-то трубку подуть? — чуть заикаясь, переспросил Панфил. — В какую трубку-то? И зачем дуть?

— Проба на алкоголь, Панфиле! — хохотнув, Олег Иваныч приложился к кувшину. Да так и застыл, словно римская статуя!

На углу Ильинской и Славной горело. Хорошо так горело, весело. Можно даже сказать — пылало ярчайшим пламенем. То место, где находилась усадьба Феофилакта — родной дом Олега Иваныча!

— Стой, Панфил, кажись, мои хоромы горят! — враз протрезвел Олег Иваныч. Вскинулся в седло — шпоры! Вмиг до усадьбы домчался. За ним и Панфил, может, помочь чем.

Пока горел только овин и часть стены, у которой, как знал Олег, лежало заготовленное на зиму сено. Не поместилось все в овин-то…

Сторож Акинфий да дедко Евфимий со своими оглоедами деловито таскали ведра с водой от ближайшего колодца. Колодец на самой усадьбе, судя по всему, был уже до дна вычерпан. Кособокий Пафнутий, кренясь, несся в сторону ближайшей церкви Ильи. Через минуту с колокольни послышался звон. Набат называется. Со всех домов на Славной, Ильинской, Павлова, Нутной выбегали люди. С ведрами, баграми, крючьями.

— Какая-то падла паклю на двор швырнула, — увидев Олега, пояснил дед Евфимий. — Вон, смотри-ко, как бы ишо…

Старик кивнул на заднюю часть двора, за хоромами, куда, брошенная из-за ограды, полетела горящая головня.

— Ну, шильники, ужо…

Выхватив шпагу, Олег Иваныч бросился на двор.

С разбега перемахнул ограду.

Увидев его, отпрянула в темноту чья-то фигура.

— Стой! Стой, сволочь!

Фигура внезапно обернулась, выбросив пылающий факел. Всего на какой-то миг обернулась. Но и этого мига хватило. Хватило, чтоб узнать.

Тимоха Рысь! Закоренелый садист и убийца, а теперь вот еще и поджигатель!

Ну, на сей-то раз не уйдешь, собака!

Тимоха тоже узнал Олега. Разбушевавшееся пламя ярко осветило округу. Шильник стоял, ухмыляясь, никакого оружия в его руках не было.

Ну и не надо! Не тот это человек, чтоб играть с ним в благородство.

Олег подбежал ближе, взмахнул шпагой…

Что-то ударило его в левый бок, резко и сильно, словно гадюка кусила. Зашатался окружающий мир, затуманился, и вдруг приблизился к самым глазам грязный жесткий снег. Впрочем, его холода уже не почувствовал Олег Иваныч. Упал лицом вниз, ткнувшись головою в наметенный ветром сугроб.

— Дострелить, Тимоша? — вышел из тьмы шильник с самострелом.

— Не спеши, Митря, — ухмыльнулся Тимоха Рысь. — Сам добью, то мне сладко.

— А боярин?

— Боярину скажем — отбивался уж больно сильно.

— И то правда.

Подойдя к лежащему на снегу телу, Тимоха вытащил из-за пояса широкий кинжал непривычной формы… такой, какой иногда используют палачи. Примерился половчее.

Пущенное умелой рукой полено ударилось в голову шильника, кинжал упал на снег, сам Тимоха, ничего не понимая, еле успел сообразить скрыться…

— Окружай, окружай, робяты! — громко закричал Панфил Селивантов. — Там они, хари злодейские! У второго самострел — паситесь! Эх, Олежа, Олежа…

Панфил опустился на колени прямо в снег, рядом с Олегом. По его опаленной пожаром бороде текли слезы.

Приукрашивать облик Ивана Третьего нет ни необходимости, ни возможности. Его образ не окружен поэтическим ореолом. Перед нами — суровый прагматик, а не рыцарственный герой.

Ю. Г. Алексеев, «Государь Всея Руси».

Время Ивана Третьего, время закручивания гаек, превращения уже не только дворян, но и бояр в забитых, знающих свое место слуг великого князя.

А. Бушков, А. Буровский, «Россия, которой не было. Русская Атлантида»

…Москва не знает ни блеска словесности, ни света просвещения, и сначала побирается крохами из Ростова и Новгорода…

И. Г. Прыжов, «История кабаков в России»

— Испей-ко, господине!

Бывший палач, а ныне костоправ и, по совместительству, лекарь, Геронтий, темноволосый худощавый мужчина среднего роста с аккуратно подстриженной бородкой, протянул лежащему на лавках Олегу какое-то дымящееся зелье в оловянном — с поллитра — кубке.

Олег Иваныч, подозрительно понюхав варево, скривился, глотнул и тут же закашлялся:

— Вечно ты, Геронтий, эдакой дрянью напоишь, супротив которой перевар корчемный нектаром ангельским кажется!

— Пей, пей, да не ворчи, Олег Иваныч, коль выздороветь хочешь. До дна, до дна. Вот и славно! — Геронтий принял из рук лежащего кубок. — Завтра еще раз перевязку сделаю — и на поправку пойдешь.

Палач-лекарь (Олег Иваныч, в зависимости от настроения, именовал его то патологоанатомом, то судмедэкспертом) поставил пустой кубок на стол, поправил висевший на поясе кинжал и поинтересовался, не найдется ли в доме красного вина, романеи иль мальвазеи какой. Болящий, вишь, потерял много крови, а для крови красное вино зело полезно, это еще древние говорили. Ну, раз древние… Вино, конечно же, нашлось. Правда, не очень большой кувшинчик — и трети ведра не будет…

Геронтий наполнил кубок, протянул раненому.

Олег Иваныч нахмурился:

— А сам что, не будешь?

— Гм… — замялся лекарь, потом махнул рукой: — А, ладно… Если только с сыром.

— Понял. С сыром, так с сыром. Пафнутий! Тащи сюда сыру! Что, что ты там кричишь? Только козий остался? Так тащи козий, какая разница, — мы ж не есть собрались — закусывать! Ну, здрав будь, Геронтий!

— За твое счастливое избавление от ран, господине!

Чокнулись.

Хороша романеица, пахуча, терпка.

— Давай-ка, Геронтий, еще по одной. Да успеешь ты еще на Торг. Кого там лечить-то? Смердов? И что с ними, бедными? Драку затеяли? Ребра друг другу пересчитали? Велика провинность! За дело хоть бились-то? Прям у Никольского храма, на паперти? Ну, богохульники, не могли другое место выбрать… А что, без тебя некому полечить?

Геронтий немного подумал и пояснил, что полечить кому, конечно, найдется. Но все это специалисты аховые — так бедных смердов ухайдакают, что те с неделю работать не смогут. Хотя, правда, какая в ноябре работа?

— Ну, иди уж, неволить не буду, — Олег Иваныч развел руками, попрощавшись с Геронтием, встал на ноги, прошелся по горнице. На этот раз хорошо получилось — башку, как третьего дня, не кружило. Видно, помогло… варево иль романея.

Короткая стрела-болт, выпущенная из арбалета Митрей, попала Олегу Иванычу точнехонько в левое нижнее ребро. Слава Богу, на излете попала, а то б вышибла ребро-то. Да и так, почитай, три ночи кость ныла, сейчас только и успокоилась. Ну, Митря, ну, смерд…