Щёлоков - Сергей Кредов

Однако в последнее время у Щёлокова появились элементы самолюбования. И это видели все. Он часто говорил: вот я был у Леонида Ильича, вот Леонид Ильич просил передать привет коммунистам министерства и т. д. А Леонид Ильич, кстати говоря, всегда держал его на расстоянии; по крайней мере, сколько бы я ни находился на его даче в вечернее время или на каких-то торжествах — Щёлоков там не появлялся. Часто ли он бывал у Брежнева? По моим данным, нет, не часто, мы ведь всегда знали, кто и куда уезжает. Поддерживал ли его Леонид Ильич? Наверное, да, все-таки — важное министерство. Но в то же время, когда Щёлокова слушали на Политбюро или Секретариате ЦК, то Щёлоков был не Николай Анисимович, близкий друг Леонида Ильича, как это сейчас подают, а Щёлоков был товарищ Щёлоков — министр, который нес всю полноту ответственности. Тот же штришок о защите Щёлоковым докторской диссертации, который я уже приводил, говорит о том, что он был под контролем, поблажек ему не было. Леонид Ильич проявлял твердый характер. Зачем Щёлокову нужна была докторская диссертация, до сих пор не могу понять. Какие-то публикации он потом подписывал: министр, доктор экономических наук. Только для этого, я думаю.

У Щёлокова никогда не было своего личного самолета, как сейчас пишут газеты, если он куда-то летел, то самолет (Ту-134) арендовался в Министерстве гражданской авиации. Наше министерство оплачивало этот рейс, но для МВД на приколе он никогда не стоял. Что же касается меня, то я просто летал обычными рейсами — а с людьми, между прочим, всегда веселее лететь. В кассе Аэрофлота приобретались билеты, и эти билеты потом подкалывались в финансовые отчеты. Там же были и квитанции за проживание в гостинице.

У Щёлокова всегда были хорошие отношения с интеллигенцией. Будучи человеком исключительно культурным и начитанным, он дружил с Хачатуряном, с Ростроповичем и Вишневской, общался с Шостаковичем, и Шостакович (по своей инициативе) написал для милиции несколько новых произведений, из них «Марш советской милиции». Щёлоков хорошо знал не только музыку, но и архитектуру, живопись.

Как-то раз мне довелось быть свидетелем его разговора с художниками. Он был хорошо с ними знаком, и они к нему тоже тянулись.

Мне кажется, так и должно быть. Разве в этом есть что-то противоестественное? Мы просто привыкли к тому, что полицмейстер должен быть грубым человеком, вот и всё! А это не так. Щёлоков действительно был принят в ряды интеллигенции.

Светлану Владимировну, жену Щёлокова, я почти не знал, мы встречались с ней только на концертах в честь Дня советской милиции. У них в гостях был редко, из других заместителей министра на даче Щёлокова бывали только один-два человека, причем когда Щёлоков получил звание Героя Социалистического Труда, то что-то не слышал, чтобы он устраивал какой-то большой банкет. Просто к нему на госдачу были приглашены только некоторые из его заместителей, еще два-три человека, ему известных, вот и весь круг его гостей. О других еще каких-то торжествах мне ничего не известно… Еще меньше я знал сына Щёлокова — Игоря. Неглупый парень, закончил институт международных отношений, работал в комсомоле, но иногда злоупотреблял положением отца. Отсюда все его недозволенные «фокусы» и выкрутасы. Дочь Щёлокова я видел только раз, она производила впечатление обычной девушки.

Я никогда не боялся Щёлокова. А что его бояться? Мы с ним были одной номенклатуры, он утверждался ЦК КПСС и я — тоже, он был избран в состав ЦК, и я был избран, только ЦК КПСС и мог нас рассудить. Но то, что, разговаривая с ним, я всегда называл вещи своими именами и не скрывал от него положение дел в стране, он воспринимал, конечно, без особой радости. Каждое свое предложение я всегда оформлял в виде докладной записки лично министру, либо — в адрес коллегии; похоронить эти документы было трудно. И если я видел, что Щёлоков упрямится из-за чего-то личного, я мог в любое время подъехать в отдел административных органов ЦК и доложить свою точку зрения. Вот с этим Щёлоков уже был вынужден считаться. У него не было попыток спихнуть меня, он заранее знал, что эти попытки ни к чему бы хорошему не привели, но какой-то элемент зависти, может, и что-то другое у него все-таки на мой счет было.

Конечно, он ревновал меня и к Леониду Ильичу. И главная причина тому — возрастная разница. А мои недоброжелатели в аппарате министерства этим умело пользовались, потихоньку разжигали его ревность. Ссорили нас мелко, гадко, исподтишка; я догадывался об этом только тогда, когда Щёлоков вдруг задавал мне вопросы о каких-то моих действиях, казавшихся ему неверными, о каких-то моих решениях, с которыми он не соглашался. Мы так устроены, что интриги у нас есть в любом аппарате, независимо от его назначения и структуры… Что же касается ревности Щёлокова, то ее еще больше усугубляли мои работоспособность, мобильность, частые поездки в командировки, желание всё увидеть своими глазами, личные контакты с руководителями на местах. Кроме того, по долгу службы я имел достаточно хорошие отношения с руководителями служб национальной безопасности социалистических стран. С их стороны шли в общем-то неплохие отзывы о наших отношениях, и это еще больше задевало больное самолюбие министра. Никто за мной не шпионил, конечно, но если сказать… приглядывали ли, — то да. Приглядывали. Это было.

Конечно, Щёлокову полагалось бы взять да и объясниться со мной. Тем более он знал, что я всегда был сторонником открытого и честного диалога. Знал, но не делал этого, молчал. А когда за твоей спиной идет вся эта возня, «терки», как говорят у нас в колонии, что в переводе на русский язык означает — болтовня, то и у меня появилось к нему какое-то недоверие. Все-таки он министр. У него большой опыт работы. Я не отрицаю, что у меня могли быть ошибки, не возвожу себя в какой-то «идеал» — так тем более, казалось, надо бы нам с ним искать и находить общий язык, но это стремление, увы, было односторонним.

Генарий Попов (из статьи «Каким министром был Щёлоков?». Журнал «Милиция», декабрь 2000 г.)

…Н. А. Щелоков принял сложное, запущенное «хозяйство». Мизерные зарплаты (история повторяется), нехватка кадров, пренебрежение общества к человеку в милицейском мундире. В республиках и областях после обычных церемоний, встреч и прилюдных рапортов Николай Анисимович в своих выступлениях любил повторять слова «одного военачальника», который после обхода строя заметил: «Не знаю, как на врага, а на меня это войско наводит ужас».

Надо было что-то решительно менять.

…Трудно переоценить то, что удалось сделать Н. А. Щёлокову. При нем была открыта Академия и еще семнадцать высших учебных заведений в системе органов внутренних дел, поскольку министр и его единомышленники считали, что сотрудники милиции должны быть высокообразованными и современными. Преобразилась и сама структура министерства с учетом состояния преступности и появления новых функций. Для аналитической работы, прогнозирования, принятия управленческих решений в МВД СССР, а также на местах — в МВД, УВД и в подразделениях на транспорте были образованы штабные аппараты. Появились служба профилактики преступлений, опорные пункты охраны общественного порядка, где должны были работать участковые инспекторы. Руководители МВД исходили из того, что нужно ужесточать борьбу с опасными преступлениями и предупреждать правонарушения там, где дело не зашло далеко. В этом смысле Н. А. Щёлоков был гуманистом. Он, например, не считал тюрьму средством исправления для подростков и не раз отмечал это в своих выступлениях. Стараниями МВД был введен институт отсрочки исполнения наказания для несовершеннолетних. При Н. А. Щёлокове стали приниматься разовые указы Президиума Верховного Совета СССР о направлении лиц, осужденных за малозначительные преступления, на строительство предприятий химической промышленности — «на химию». Позже это стало постоянной нормой. Проводилась линия на гуманизацию по отношению к женщинам-осужденным.