Ее величество кошка - Бернард Вербер

– Надо дождаться улучшения погоды, – говорит он.

Не могу не прийти к выводу, что все недавние события позволили начать взаимодействовать видам, прежде считавшим друг друга совершенно чужими.

Началось с людей и кошек, потом добавились собаки, свиньи, быки, соколы, попугаи. Война принесла с собой катарсис, заставивший преодолеть привычки и проявить интерес к другим. Даже крысы были вынуждены признать, что самостоятельно им не выиграть, поэтому надо объединиться с непохожими на них существами, о которых они раньше ничего не знали. И все это благодаря мне. К тому же только я, я одна говорила с крысиным царем. Это у меня на шее висит ценнейший в мире предмет.

– О чем ты задумалась? – спрашивает Шампольон.

– О том, что все происходящее идет нам на пользу. Даже когда ситуация кажется безвыходной, мы получаем толчок к развитию, а из несчастий извлекаем пользу.

Он приподнимает крылья.

– Лично я предпочитаю счастье, ничего другого мне не нужно, – заключает он.

В нем говорит ограниченность. Счастье спит, несчастье бдит – где ему уловить такие тонкости! Ему подавай покой, как всем пацифистам, вроде Пифагора. Конфликт стимулирует отвагу и ум; мир – это для лентяев.

Но делиться этой мыслью с другими следует осторожно, иначе получится поощрение дурацкой воинственности в стиле Анжело.

Мы долго ждем. С наступлением ночи снегопад постепенно унимается.

– Вперед! – наконец командует какаду. – Не забудь: услышишь хлопанье крыльев или воркование, увидишь издали голубя – сразу прячься.

Мы выходим на заснеженные улицы Руана. Прикасаясь подушечками лап к мокрому снегу, я испытываю странное ощущение. За мной тянется полоса глубоких следов. Я стараюсь не слишком удаляться от стен домов, чтобы быть менее заметной сверху.

Если бы мне раньше сказали, что я буду бояться голубей…

Шампольон слишком болтлив, чтобы долго молчать, поэтому предлагает тему для разговора:

– Ты знаешь писателя Жана де Лафонтена?

– Нет.

– Хозяин учил меня басням Лафонтена. Я должен был не только заучить их наизусть, но и понять.

– Почему ты о нем вспомнил?

– Лафонтен хорошо понял свою эпоху. Он не мог выражаться открыто – боялся королевского гнева, поэтому решил сделать героями своих басен животных и прибегнуть к аллегориям.

– Что такое аллегории?

– Способ представить все немного иначе. Например, в одной своей басне Лафонтен рассказывает про лису, встречающую ворону, которая держит в клюве что-то вкусное. Лиса заговаривает с вороной, осыпает ее комплиментами и в конце концов говорит, что у той, должно быть, приятный голос. Желая подтвердить догадку лисы, ворона открывает клюв и роняет еду, которую лиса с радостью подбирает. Смысл этой басни в том, что льстецов следует опасаться.

– На каком же языке разговаривали эти двое? Рядом был попугай-переводчик?

– Лафонтен обходит проблему коммуникации, подразумевая, что все животные, независимо от вида, друг друга понимают.

– Расскажи еще какую-нибудь его басню.

– В басне «Мор зверей» на животных нападает смертельная хворь, и они решают каяться по очереди в своих грехах. Каждый признается в своих преступлениях: лев сожрал газель, волк – барана, и так далее. Доходит до осла, который признается, что щипал траву. Все соглашаются, что это наихудшее преступление, и казнят осла.

– Ничего не поняла.

– Или история про стрекозу и муравья…

– Они тоже, что ли, обошлись без переводчика?

– Да, но…

Ни секунды не верю в эти россказни Лафонтена – так не бывает, правды в них ни на грош.

– Про кошек что-нибудь есть?

– А как же! Например, «Кошка, ласка и кролик». Так, кролик ссорится с лаской и просит кошку их рассудить…

– Зачем ты вообще заладил про этого Лафонтена?

– Подожди. Из его басен следует, что животные способны решать сложные политические вопросы. Вот куда я клоню.

– Это что же, в нашей жизни все, как в баснях Лафонтена, да?

– Совершенно в этом убежден.

– Басню про нас можно назвать «Кошки, крысы и попугай», – иронизирую я. – Не обижайся, Шампольон, но твой Лафонтен наплел, по-моему, невероятного вздора, не имеющего никакого отношения к нашему нынешнему положению.

Я попеременно смотрю то вниз, чтобы ни одна подлая крыса не проскочила, то в небо, чтобы не пропустить ни одного паршивого голубя.

Если встречусь с этим писателем, Жаном де Лафонтеном, говорю я себе, то обязательно объясню, что зря он растрачивает свое дарование на распространение разных врак. Я ему расскажу, как на самом деле общаются животные.

Телепатически, через переводчиков-какаду, путем подключения кабеля USB к «третьему глазу».

Внезапно над нами пролетает голубь.

Шампольон сразу соображает, как поступить: он издает крик, очень похожий на клекот сокола, – страшный, хищный, душераздирающий.

С 1960 года насчитали 79 авиакатастроф, связанных с засасыванием птиц в двигатели самолетов.

В одной Франции за год происходит в среднем 800 столкновений самолетов с птицами. Пятнадцать процентов из них относятся к серьезным.

Поэтому с 1989 года во всех аэропортах Франции появилась должность «отпугивателя».

Так называют сотрудников, распугивающих птиц, которые могут появиться над летным полем. Сначала они пользовались только ружьями и громкоговорителями, из которых распространялись звуки, имитировавшие крики испуга разных видов пернатых, однако птицы привыкали к этому и прилетали снова. Тогда было решено прибегнуть к настоящим соколам: их стали выпускать в аэропортах, чтобы они разгоняли голубей, скворцов, чибисов, ворон, сарычей.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII

Вот и Гавр.

Воздух так пропитан йодом, что у меня чешется в носу и саднит в горле от горечи. Мы ищем порт, ориентируясь по морским запахам. Там по хлопкам веревок и звону колокольчиков на ветру мы находим стоянку старых парусников.

Я впервые вижу море и поражена его необъятности.

Не знаю, доводилось ли вам видеть море. Если нет, то можете поверить мне на слово: оно производит сильное впечатление. Река местами тоже широка, но с морем не идет ни в какое сравнение.

Как бы вам это описать?

Море – это вода, расплескавшаяся во все стороны до самого горизонта бескрайним зеленым ковром. Ни вам деревьев, ни домов, ни дорог – вообще ничего. Одна вода, кругом вода – вот и все. Снежинки тают над морем, нисколько не меняя картины.