Древняя Греция - Томас Мартин

Жизнь большинства женщин в эпоху эллинизма, однако, зависела от решений, которые принимали мужчины. «Кто обдумал бы это дело лучше, чем отец?» – вопрошал оратор Исей, и подход этот оставался преобладающим в суждениях отцов[143]. Женщины высших классов оставались в значительной мере отделены от мужчин, не входящих в число членов семьи, бедные женщины работали и на людях. Греки по-прежнему бросали младенцев, которых не могли или не желали растить, и девочек бросали чаще, чем мальчиков. У других народов, например египтян или евреев, такой практики не было. «Оставление» ребенка – так часто называли этот обычай – от детоубийства отличалось тем, что кто-то мог этого ребенка найти и вырастить, обычно как раба, а не приемного ребенка. Комический поэт III в. до н. э. Посидипп, хотя и с преувеличением, но указал на несомненную тенденцию благоволить мальчикам: «Сына всегда выращивает даже тот, кто беден, дочь оставляет даже богатый»[144]. Дочерей богатых родителей, конечно, обычно не «оставляли», но до десяти процентов остальных девочек могла ждать такая участь.

В определенных случаях женщины эллинистического времени в большей мере имели возможность управлять своей жизнью. Исключительно богатые женщины могли участвовать в общественной жизни, например делая пожертвования или давая займы городу, в обмен получая официальную должность в управлении общиной. Конечно, такие должности были менее престижны и важны, чем во времена независимых городов-государств, потому что реальная власть в эпоху эллинизма принадлежала царю и его высшим чиновникам. В Египте слово женщин стало больше значить при заключении брачных контрактов, ставших обычной процедурой, постепенно превратившейся из соглашения между родителями жениха и невесты в соглашение между самими новобрачными.

Хотя города были основой финансовой мощи и общественного влияния, почти все население продолжало обитать там, где и всегда жили люди, – в небольших деревнях в сельской местности. Там бок о бок соседствовали разные народы, не смешиваясь. В одной из областей Малой Азии говорили на 22 различных языках. Жизнь в новых и заново основанных эллинистических городах протекала почти независимо от местных сельских обществ. Городская жизнь стала особенно оживленной, потому что греко-македонские жители этих городов, расположенных в негреческих местностях, стремились больше находиться в городах, чем их предшественники в эпоху классических городов-государств, имевших обыкновение часто перемещаться между городом и деревней для надзора за своими сельскими владениями, для участия в местных праздниках и для совершения обрядов в местных храмах. Теперь же деятельность городских жителей все больше и больше концентрировалась в городах. Жители стали крепче привязаны к городам еще и потому, что богатые жители, следуя традиции высших слоев классических полисов, вносили все больший вклад в жизнь города, что увеличивало привлекательность городской жизни перед сельской. Например, на острове Самос богатые вкладчики создали фонд, из которого оплачивали бесплатные раздачи зерна всем гражданам, чтобы их город больше не волновал недостаток продовольствия. В разных эллинистических городах появлялись финансируемые государством школы, дававшие общее образование молодежи и часто поддерживаемые богатыми дарителями. В некоторых местах школы посещали и мальчики, и девочки. Во многих городах также поддерживалась врачебная практика. Пациентам все же приходилось платить за внимание медиков, но по крайней мере они могли рассчитывать, что в случае необходимости врач найдется. В ответ богачи, чьи пожертвования и займы позволили улучшить жизнь города, ожидали уважения и почестей от сограждан. Филантропия влияла даже на международные отношения. Например, когда Родос был опустошен землетрясением, многие города, присоединившись к царям и царицам, отправляли пожертвования, чтобы помочь родосцам восстановить разрушенное после катастрофы. В свою очередь жители Родоса оказывали знаки внимания и почести своим благодетелям.

Богатые слои негреческого населения все больше и больше перенимали греческий образ жизни, стараясь приспособиться к новой социальной иерархии. В Ливане Диотим Сидонский, хотя и не грек по рождению, взял греческое имя и занялся ведущим греческим спортом – гонками на колесницах. Он приехал в Немею на Пелопоннесе, чтобы участвовать в престижном празднестве в честь Зевса. Победив, Диотим оставил надпись на греческом, объявляющую, что он первым из сидонцев сделал это. О своей победе он объявил на греческом, потому что греческое койне, во многом как ныне английский, стал международным языком на берегах Восточного Средиземноморья. Популярность использования греческого языка негреками, конечно, лучше всего говорит о возникновении международной культуры, основанной на греческих образцах, воспринятой в эпоху эллинизма властителями и придворными, высшими слоями жителей городов и интеллектуалами. Самое поразительное свидетельство расселения греков и распространения греческого языка в эллинистическом мире обнаруживается в Афганистане. Там третий царь династии Маурьев Ашока (правил ок. 268–232 гг. до н. э.), приверженец буддизма, использовал греческий язык как один из языков для надписей, в которых сообщал о своих усилиях по распространению среди подданных буддийских традиций самоконтроля, в частности отказа от употребления мяса. Даже в далеком Афганистане негреки пользовались греческим, чтобы общаться с греками, с которыми они теперь контактировали.

По мере того как в эллинистическом мире знание греческого языка все шире распространялось, в греческой литературе стали отображаться новые условия жизни. В Афинах, не сохранивших свою полисную свободу и беззащитных от вмешательства царей, пропало внимание к острой современной проблематике, исчезли и яростные нападки на политических лидеров, характерные для комедий V в. до н. э. Вместо этого такие комедиографы, как Менандр (ок. 342–289 гг. до н. э.) и Филемон (ок. 360–263 гг. до н. э.) представляли вечные сюжеты о злоключениях вымышленных любовников в сочинениях, похожих на современные мыльные оперы. Эти комедии нравов оказались так популярны, что им подражали и авторы комедий более позднего римского времени.

Личные переживания стали главной темой творчества таких поэтов, как Феокрит из Сиракуз (родился около 300 г. до н. э.) и Каллимах из североафриканской Кирены (305–240 гг. до н. э.), приехавших в Александрию в расчете на поддержку Птолемеев. Их поэзия проложила новые пути, требуя от читателей значительных интеллектуальных усилий в сочетании с эмоциональной реакцией. Только эрудиты могли в полной мере понимать аллюзии и сложные отсылки к мифологии, которые эти поэты использовали в своих изящных стихах, в отличие от поэм Гомера довольно кратких. Феокрит первым из греческих поэтов показал культурный разрыв между городом и деревней, поэтическое размышление, отвечающее формирующейся реальности. Его пасторальные стихи, названные «Идиллии», подчеркивали разрыв между жизнью города и буколической жизнью сельского обитателя, хотя селяне в поэзии Феокрита были показаны обитателями идеализированного пейзажа, а не реальными тружениками египетских полей. Тем не менее в самой книжной изощренности его творчества отразилось фундаментальное расслоение общества времен Птолемеев – между городскими потребителями и сельскими производителями.